– Очень хорошо, госпожа. Я обучался в столице, в школе Шарту. Мои родители были рабами, и я почти получил свободу у последнего хозяина, но… – По его лицу пробежала тень. – Он изменил своё решение.
– По законам Артаны, если ты отличился в бою и выжил при этом – правитель дарует свободу. Также, если служишь более десяти лет и ничем не запятнал себя, может быть выдана вольная. Сколько тебе лет?
– Двадцать пять. И, могу заверить вас, что буду служить этому дому упорно.
Я кивнула. Почему-то сомнений в честности и упорстве Оута не возникло. Попрощавшись с ним, я подошла к братьям.
Младший и правда был серьёзно болен, но, так совпало, что лекарь пришёл как раз когда я пыталась завести разговор со старшим. Глаза у мужчины были удивительные: бледно-жёлтые, ястребиные, а волосы льняные, растрёпанные, и наверняка сухие, как солома. Отвечал он коротко, односложно, медленно проговаривая слова, пока не понял, что его брату и правда хотят помочь.
– Всё началось с того, что его отравили, – глухо сказал он без сильного акцента. – Потом он простудился – мы спали в сарае, и там лежал всего один маленький живой камень. Я пытался травы собирать… но хреновый из меня травник.
Младший ненадолго открыл глаза: они оказались тёмно-синими, усталыми и пронзительными.
– Джан… – позвал он, как будто не видел брата.
– Истощение сильнейшее, – сказал целитель. – И, кажется, это мольфейская зараза.
– С которой вы непременно справитесь, – сказала я. – Не скупитесь на лекарства. И мне нужен отчёт – каждый день.
Этих слов и моего строгого взгляда ему оказалось достаточно.
– Приложу максимум усилий, госпожа. – И целитель склонился над парнем с интересным именем Цауро.
Мы со старшим ещё немного поговорили, потом я подошла к крепкому мужчине по имени Суорд. Он был широк для раба, но не толст, и единственный из всех был так коротко, почти налысо, стрижен. Серые глаза глядели по-доброму, и он оказался самым словоохотливым из всех. Чувствовалось, что Суорд прежде жил в хорошем доме, где с ним нормально обращались. Я даже знала мельком знатную семью, в которой он служил, и пообещала достать мужчине дудочку – он любил играть в свободное время.
В последнюю очередь я подошла к Тихому. По правде, было страшновато к нему приближаться – таким отстранённым и гордым он выглядел. Словно не рабом был, а невинно осуждённым, которому и казнь не страшна.