— Видно, ушел к себе, — решила
она.
Долго раздумывать Люба не могла, Верочка уже
задыхалась от плача.
— Что же это такое, — шептала она. — Потерпи, моя
хорошая, дед тебя, видно, напугал.
Она влетела в хату и стала быстро раздевать ребенка,
скидывая с себя на пол верхнюю одежду. Люба терла Верочкины щечки и
ручки, пела песенку и тихонько шептала ободряющие слова. Губки у
малышки посинели, а глаза стали закатываться.
— Карачуна, поди, встретила, — просипел чей-то голос
рядом над ухом. — Уж он-то любит маленьких деток. Сажай свою
малышку в духовку, и ей сразу полегче станет.
Люба стала оборачиваться в разные стороны. Рядом с
ней стоял весь заросший мужичок маленького росточка. Доходил он ей
до пояса, имел густую бороду практически до глаз и растрепанную
шевелюру. Одет был в рубаху и штаны, а на ногах красовались
резиновые галоши. Она на него выставилась и ничего сказать не
смогла.
— Чего зенки выкатила, пока на меня смотришь, как на
заморскую диковинку, дитя твое окочурится. Суй в
духовку.
Люба открыла духовой шкаф в плите.
— Вот дурында, в печи открывай. Дитя только в одеяло
заверни. Не боись, матушка-печка сейчас свое дело
сделает.
Она завернула трясущимися руками синенькую Верочку в
пуховую перинку и запихнула в духовку. Мужичок прикрыл дверцей
духовку, оставив небольшую щелку.
— Взвару-то глотни, — велел он, — отдышись, ишь вещи
по хате разбросала.
Ворчал он, собирая Любину и Верину
одежду.
— Она у меня там не запечется? — с беспокойством
спросила она.
— Так жар у печи уже маленький, а у духовки стены
толстые, там только томиться может, а печет бабушка вот в этой
печке, — кивнул он на другую печку.
Люба одним махом выпила травяной взвар и
выдохнула.
— А вы кто? — спросила она.
— Я домовушка, Афоня я, — проворчал он. — Обычно я
людям не появляюсь, а тут такое дело. Ты смотри, Любка, во все
глаза, тут у нас кто только по деревне не бродит. Вот видишь, и
старикан Карачун из своего логова выполз. Чует собака сутулая, что
новенькие в деревне появились, вот решил
поживиться.
— Так вроде обычный дед, только вот одет он был во
всё белое, в смысле тулуп у него, шапка и валенки молочного цвета
были, штаны не разглядела. Звал меня к себе в избу посмотреть его,
сказал, что у него за грудиной болит.
— Хорошо, что не пошла с ним, а то бы сделал тебя
своей работницей, а Верочку дочкой назначил. Работала бы, пока бы
не замерзла насмерть.