В спальне местами светло, а местами — темно. Картины в массивных рамах кажутся тяжелыми.
— Шире, и держи их, — приказывает он.
И в любом другом случае я бы даже не задумалась выполнять все эти наглые указания, но его безапелляционная решительность ужасает, и вообще его поведение…
… какое-то странное.
Я раскрываюсь больше, кусая губы, и держу себя за ноги, а Везувий в один момент так резко наклоняется, и нападает ртом на все мокрое и набухшее между моих ног.
Он сосет, лижет и прикусывает, не позволяя себе ни выдоха, ни вдоха, а уверенной ладонью терзает мою грудь, заигрывая с сосками.
Я вроде помню, как кончаю у него на языке, но ярче всего помню, как все происходящее заводит и возмущает, и я пытаюсь привстать и схватить любую часть его тела.
Он обрывает мои движения. Отталкивает мои касания. Мы дышим одинаково нервно. Почему-то Везувий тоже взмок, но он даже не позволяет вытереть пот с его висков.
Оказываюсь заваленной на спину, и рука, жесткой и горячей кожей, захватывает меня между ног снова. Только теперь наши лица близки, и я всхлипываю, впиваясь взглядом в его помутневшие и остервенелые глаза.
Везувий раскачивает мое тело, выдаивая из меня беспрерывной лаской следующий взрыв.
Он теряет себя на мгновение, осматривая мое влажное тело, и я наконец-то хватаю его за шею и стону, стону, стону хрипами…
А когда снова подлетаю к самому краю, Везувий зарывается в мои волосы, пробираясь выдохами к ушной раковине.
— Гори, Надя, — сипит он задушено. — Гори для меня. — Его подрагивающие ноздри дышат моей испариной. — Ты — огненная девочка. Для меня гори. Я… Я…
И я горю.
Сгораю с визгом, когда он тут же добивается своего.
Воскресаю — переворотом, новыми хлюпами и хлопками, сумасшедшей безжалостной лаской — и сгораю снова.
Я добиваюсь того, чтобы он хотя бы кончил на меня — он не позволяет прикоснуться к члену, поэтому небрежно дергает себя сам.
Сквозь пелену из спутанных волос наблюдаю, как Везувий тащит мое тело снова к своим коленям, заставляя раскрываться еще шире, и вбираю в себя каждый момент, когда он заливает спермой мои истерзанные складки.
— У тебя роскошное тело, да? — его рука не может выбрать, что трогать, и сбивается на каждой выпуклости.
Я хочу сказать, что больше не выдержу интенсивность оргазмов и дикий петтинг, но все разумное внутри меня будто изолировано и запечатано.