Когда он чуть отстраняется, я вынуждена смотреть в его глаза. Везувий превращает мои волосы в неразборчивое месиво, а взмокшее лицо не способно скрыть глубинное переживание растерзанности.
Впадает в странное состояние, когда я стараюсь ублажать его быстрее и сильнее. Ладонь на моей голове теряет твердь, а беспорядочные заходы его вдохов-выдохов перекрывают громкость моего усердного рта. Я думаю… он совсем близко.
— Ты роскошно красива, — путается он в словах, — да, красива, и знаешь это. И ты умна. Хитра. Ты пришла сюда, — его голос истончается, но Везувий тут же исправляется. — Ты просекла, как меня повело от тебя тогда. Пришла сюда и просишь.
Пытаюсь отреагировать на эти бредни, цепляясь потными ладонями за его руку, а он только сжимает мои волосы отчаяннее. Ничего я не «просекла». Он меня бросил в подсобке, а из галереи ушел раньше всех. А как теперь грубо со мной разговаривает…
Не могу надышаться, когда Везувий неожиданно мягко отстраняет меня.
Сижу на пятках, а мир шатается.
Только он, Везувий, в этом мире кажется устройчивым.
— Сюда, вот так. — Он снова тянет мое тело, как пластилиновую куклу, на себя. — Что за черт. У тебя даже киска роскошная, — угрюмо смеется, и похоже, что у Родина тоже насморк.
Я сама развожу бедра пошире, когда его движения по длине члена ускоряются. В его стеклянных глазах нет ни вопросов, ни мыслей, — лишь обнаженные чувства. Вряд ли он ублажает себя, несмотря на то, что сейчас кончит от рывков собственной ладони.
Потом ладонь растирает сперму по моим набухшим складкам. Медленно, но тревожно.
Я кое-как ворочаю языком, сперва облизнув губы. Наверное, и заснуть бы не смогла от усталости. Острота, с которой меня пронизывает страх, удваивает ужас. Я лежу и смотрю на него снизу вверх. Я хочу прикоснуться к нему. Я не знаю, как можно не понимать собственных чувств, но, оказывается, это возможно.
— Я представляла это, — практически шепчу, взмокшие волосы холодом застыли на лбу. — Что мы сейчас делали. Думала об этом. Только…
Его ладонь сжимает мое бедро так накрепко, что приходится сцепить зубы.
— Лгунья, — склоняя голову набок, лицо Везувия расплывается в жесткой улыбке.
— Неа, — мотаю головой. — И я не потому… пришла. Не потому.
Он подвигает меня еще ближе, и мычание-протест невольно соскальзывает с моих губ, когда рука трепетно гладит мои складки и бугорок клитора.