– хохотнул
нечистый. – Не льсти себе, кровопийца. Два дня
Лукерье выгадал, кроохотная помеха, заноза в заднице, и не боле
того
Бес рванул руками плоть на
груди, гнилая кожа треснула, выпустив волну гнили и протухших яиц.
На пороге церкви в корчах рождался дьявольский мотылек, сдирая
чужую шкуру омерзительным коконом. Вонища ела глаза, на пол хлынули
потоки слизи, гноя и переваренных потрохов. Остатки Петьки Ратова
опали осенним листом, а из них поднялась сухощавая, приземистая,
аспидно-черная
тварь. Пламя свечей отражалось на лоснящейся шкуре, с легким
хлопком раскрылись и медленно сложились за горбатой спиной два
кожистых, полупрозрачных крыла, испещренных сеточкой вен. С узкой,
как лезвие топора башки, злобно уставились крохотные, черные
лупала, две дырки вместо носа с шумом тянули застоявшийся воздух, в
безгубой пасти, полной острых клыков, ворочался длинный, сочащийся
вонючей жижей язык. Тварь потянулась, пощелкивая костями, перебрала
загнутыми когтями и довольно выдохнула:
– Ух, хорошо.
Бучила невольно отступил на
два шага назад. Бес засиделся в мертвом теле, ослаб и это давало
призрачный шанс. Опаснее врага Рух еще не встречал. Виданное ли
дело, чтоб демон в церковь зашел? Теперь нечистый или заберет
ребенка или низвергнется в ад.
– Изыди, сатанинское
отродье! – Иона храбро перекрестил
беса.
– Куда лезешь,
поп? – демон кровожадно
осклабился. – Бессилен твой крест, ибо Бога в тебе ни
капельки нет. Знаю, на Лукерью давненько глаз положил, еще при муже
живом. Мысли твои срамные читаю, монах. По грехам твоим, Бог
покинул тебя, пусто внутри, одна чернь, оттого вчера я в душу твою
с превеликой легкостью влез. Не душа, а душенка, тряпка гнилая, мой
ты теперь и она моя.
– Не слушай беса,
Иона, – предупредил
Рух. – Ложь, первое оружие Сатаны.
Монах беспомощно взглянул на
Бучилу, губы дрогнули.
– То правда, люба мне Лукерьюшка.
Исповедь ее слушал, о жизни горемычной, о муже тиране, о надежде, о
Боге. Жалел поначалу, а потом прикипел, сна лишился, только и думал
о ней. Грешен без меры и веры во мне никакой.
Поп оглянулся на Лукерью. Баба
продолжала читать, словно не видя и не слыша ничего
вокруг.
– Снова сопельки распустил?
Ну-ну, – Рух отошел в сторону и положил
волкомейку на пол. Эх, не так все задумывал, да чего уж
теперь…