– И ведь пристрелят, – согласился Бучила. Новгородские дворяне
имеют полное право отстаивать жизнь и имущество всеми доступными
средствами. Знаменитый закон «Двух шагов», наследие жестоких и
кровавых «Благородных войн» прошлого века, в которых от
благородного было только название. Знать, в ту пору развлекалась с
фантазией и огоньком, проводя время в уличных стычках, штурме
поместий и развеселой резне. Прострелят башку, а потом доказывай,
что дверью ошибся. – Так, погоди, я не понял, от взятки нос
воротишь, а полугривенник хочешь вернуть?
– Это дело чести, господа, – Ковешников принял вид
напухлившегося разъяренного воробья. – План прост: проникаем в
поместье, бьем морду негодяю, вы забираете статуэтку, я
полугривенник. По рукам?
– Экий ты прыткий, – Рух посмотрел на него, словно на дурака. –
Ну по рукам. Давай ордер.
– О нет, – чиновник горделиво отстранился. – Тогда больше я вас
не увижу.
– За кого ты нас принимаешь? – оскорбился Василий.
– За черта и вурдалака, и простите, довериться я вам не могу. –
Ковешников отступил еще на шаг. – Воля ваша, принимаете условия или
нет. Если принимаете, жду возле церкви Великомученицы Тамары, как
часы восемь раз отобьют. Честь имею.
И зашагал прочь, по-журавлиному переставляя длинные ноги.
– Странный какой-то, – поделился наблюдением Васька. – Не
нравится он мне.
– И мне не нравится, – согласился Бучила. – И ты не нравишься,
нос поросячий, и вон те мордовороты не нравятся, которые на нас
пялятся из подворотни.
Рух взглядом указал через улицу, где в тени проходного двора
кучковалась группа малоприятных личностей самого разбойного вида,
во главе со здоровяком с черной повязкой на левом глазу.
– Чем-то мы им приглянулись ви... – успел сказать Рух и охнул.
Васьки рядом не оказалось. Черт во все лопатки улепетывал прочь,
нелепо размахивая лапами и оскальзываясь на заснеженной мостовой.
Вот же сука... Из подворотни повалили подозрительные господа,
сверкнула на морозе острая сталь.
Бучила, не дожидаясь радостной встречи, кинулся вдогонку за
Васькой, расталкивая прохожих и сдавленно матерясь. Черт оторвался
саженей на десять, упал, покатился кубарем, вскочил и поднажал во
всю прыть кривых, тонких копыт. Рух не оглядывался, нутром чуя
погоню. Твою мать, твою мать... Гадский Васька скрылся за
поворотом. Сзади истошно заорали: