Устинья открыла сразу. На Ваньку уставились чернющие,
омутные глаза.
— Чего тебе?
— Там это, — Ванька зашелся надсадным кашлем, —
Марьюшка помирает. Помоги, век служить тебе буду!
— Уходи, — Устинья попыталась захлопнуть калитку.
— Помоги, — Ванька сунул в щель ногу.
— Помирает...
— Мне что с того? Твоя голова где была, когда
к Заступе полез? Уходи.
Устинья налегла на калитку, стукнул засов.
Обратно Ванька шел, не разбирая пути. Для себя решил:
помрет Марьюшка, сначала Ефросиньин дом подожжет, потом
и Устиньин. Опосля себя порешит. Пусть знают. Домой зашел,
хлопнул дверью, что было сил.
— Цыц! — из кухни выглянула недовольная мать.
— Не шуми, спит она, отпустила лихоманка проклятая, жар
унялся.
В горницу Ванька как на крыльях влетел. Марьюшка
спала, разбросав по подушкам спутанные русые косы. Грудь
вздымалась спокойно и ровно, на щеках появился румянец.
Ванька обессиленно сполз спиной по стене.
— Кыс-кыс! — вошла Аннушка и пожаловалась:
— Васька пропал. Не видал?
— Нет, — Ванька мотнул головой. Кот сейчас волновал
его меньше всего. Он и раньше исчезал
то на день, то на два, ничего страшного. Весна
на дворе.
— Только был, и нету его! — развела руками
сестра. — Марьюшка заметалась, закричала,
он и испугался поди, обормот. Мы с маманькой
с ног сбились, то к Марьюшке, то к отцу,
а тебя все нет и нет. А тут коровки вернулись,
мы к ним. Пока бегали, глядим, а она
и выздоровела совсем. Такие вот чудеса!
VII
К вечеру Марьюшка не проснулась. Ванька будить
не стал, сидел цепным псом, ожидал. Внезапный недуг отступил,
выпустил девку из лап. Домашние вели себя тихо, даже отец
не буянил. Сунулся в горницу, посмотрел волком
и отбыл в кабак, заливать непонятное горе. Мать громыхала
горшками, Аннушка, не найдя Ваську, занялась рукоделием.
По дому плыл аромат свежего хлеба и щей.
Ванька поклевал носом и незаметно уснул, забылся тяжелой,
болезненной дремотой. Проснулся рывком. Свеча почти догорела, время
к полуночи. Темнота налилась чернотой, густела вдоль стен.
Ванька потянулся, зевнул, да так и застыл. Марьюшки
не было. Смятая постель остыла, лоскутное одеяло отброшено
в сторону. К Бучиле ушла! — пронзила первая, глупая
мысль. Ванька засуетился, выскреб огарок, запалил новую свечку.
Темное облако нехотя отступило, сжалось в углах.
Высунул нос из горницы. Темно и тихо было в избе,
лишь под печкой шебуршились и попискивали мыши. Ванька
прокрался в сени. Свечные отблески прыгали по ушатам
и веникам. Он замер, уловив странный шум. На конюшне
беспокоились лошади, били копытами, фыркали. Словно волка
почуяли.