Лукерья замялась, исподтишка
переглянулась с отцом и призналась:
– Три ночи назад сильно разоспалась,
умаялась видно, всегда за лучинкой следила, а тут недогляд.
Проснулась под утро, а в избе темнущая тьма.
У Бучилы неприятно екнуло
в животе.
– Моя то вина, – нахмурился дед. – Обычно до свету маюсь — глаз не сомкну, а
тут сморило старого дурака. Вродь только прилег, а уже петух
завопил. И бабка колодой спала, дело невиданное. У ней сон пропал
когда первый хахаль еённый, с князем Святославом греков грабить
ушел.
Дедову шутку Бучила пропустил
мимо ушей.
– Еще странности были в ту ночь?
– Кровь вот тута
была, – Лукерья указала на
пол. – Запеклась
уже вся и не то чтобы много. Кошка крысу задавила
видать.
– Хорошая кошка у
нас, – добавила
бабка. – Красивыя-я…
– Угу, точно. Кошка.
Крысу, – протянул Рух, задумчиво глядя на уютно
потрескивающее пламя в печи. Ребенок на руках притих и обмяк. Не
бывает так, чтоб в доме всех сон одолел, да еще и кровь на полу.
Бучила наклонился и сунул младенца в огонь. Ведь как бывает, дите
неразумное, не ведает что такое огонь, тянется к диковинному
цветку, обжигаясь до кости и мокнущих пузырей.
Лукерья заорала не помня себя,
кинулась к печке и осеклась. Дед грязно выматерился, охнула бабка.
Младенчик дней пяти от роду, растопырил ручонки и с неожиданной
силой уперся в стены топки, не позволяя впихнуть себя в печь.
Глаза, принявшие гнилой оттенок палой листвы, с ненавистью смотрели
на Руха.
3
Бучила шагал по Нелюдову
погруженный в черные мысли. На приветствия не отвечал, от поклонов
отмахивался, на робкие просьбы скалил клыки.
Какая-то сука пролезла в его, личное, едваль не
родовое село и подменила новорожденного. Злодейство доселе не
виданное. Нет, всякое бывало, конечно: лешаки лесорубов частями на
ветках развешивали, русалки парней воровали, стая волколаков
однажды коров вместе с пастухами на лохмотья кровавые порвала. Но
это по первости, пока Рух силушку не набрал. Договорился о мире, с
кем уговорами, с кем кровью великой. Тишина настала да благодать. А
тут ребенка похитили. Окрестная нечисть с нелюдью на такое вряд ли
решатся, опасаясь гнева упыря из проклятых руин. Бучила в своих
владениях озорничать строго настрого запретил. Так и ему спокойней
и они целей. Разве только молоденькие лесовики или мавки
шалопутничать весною взялись? Этим знай одно баловство, ни почета
ни уважения. Всегда найдется придурок без царя в голове, выросший
на сказках о древних героях Холмеге и Суэнраве, грезящий новой
Виерееварой — священной войной против всего человеческого. Огонек
все еще тлеющий в печи полутысячелетнего противостояния и лютой
вражды. Наслушавшись баек о старых временах сбиваются в шайки,
грабят и убивают путников, жгут церкви, нападают на деревеньки и
хутора, оставляя после себя пепелища и обезображенные тела. Кончают
всегда одинаково — войска загоняют банды в лесах словно крыс и
тогда, взятые живыми нелюди, идут на костер. Кто с гордо поднятой
головой, кто обгаживаясь и умоляя простить. Тогда становится ясно,
в самом главном люди и нелюди одинаковы. Старуха с косой
расставляет всех по местам.