– А что, весной тоже ходят?
– Весной и ходят, – ответил Белов, – только на катах. Ну, каяки ещё. Но это другое. Это, Антон, совсем другое. Там своя жизнь. Там люди отчаянные, рисковые, за адреналином рвутся. А нас мало. Мы, если хотите, каста, дистанционщики. Гляньте, выдра!
Невдалеке текла маленькая чёрная голова. Заметив лодку, выдра рванулась к кустам, её спина на миг змеино выкатилась из воды, чёрный контур рассыпался на пунктиры и скрылся. Из кустов донеслось кряканье, и несколько серых птиц беспокойно замельтешили над местом.
– Так что мы не одни, – сказал Белов. Сам он чувствовал постороннюю закулисную жизнь привычкой догадки, не одним только зрением и слухом, – и был немножко рад случаю предъявить её действительность.
Повечерело. Река засеребрилась, и шум её не расслаивался в пространстве, а, будто отражаясь от акустических сводов, весь концентрировался в том невидимом тоннеле, которым двигалась байдарка.
– Попьём, – попросил Зуев.
Тоненький ручеек вкраплялся сбоку. Они вошли прямо в его устьице, Белов взялся за траву, а Зуев, склонившись, стал ловить во флягу расплёскивающийся по камушкам ручей. Пил он горячо и выпил сразу почти половину.
– А здесь вода другая, – удивился он, передавая флягу. – Та хвоей пахла, а эта… будто жемчугом. А, Станислав?
– Вы с этим Станиславом иной раз искупаетесь, прежде чем договорите, – проворчал Белов. Ему понравилось про жемчуг. – Вкусная вода, настоящая.
Они тронулись, но в мышцах стояла трудная лень. Свет ослаб, и солнце уже сидело где-то в левом лесу.
Белов перестал грести, развернул карту и решил:
– Пора на ночёвку.
– Так рано? – на всякий случай спросил Зуев, которому мягкая подставка под спину на шпангоуте казалась раскалённым напильником, и хотелось побыстрее куда-то лечь, хоть на дно.
– Можно бы ещё, да пока ищем…
Зуев мысленно простонал. Однако долго искать не пришлось: минут через десять река вдруг расширилась и обнаружила островок с признаками пристанища. Островок, занявший всю прежнюю ширину реки, был полностью лиственный, без единой ёлки, и уже затеял отдалённую игру с осенью. Сероствольные осины, прячущиеся в берёзовой гуще, напустили по кромкам лёгкого праздничного кармазину, а берёзы стояли побледневшие, в той тонкой лимонной усталости, которая присуща лицам ожидающих роды женщин, и от которой иных, как, например, Зуева, последним усилием выпрыгнувшего на траву, посещает вкус счастья, больше всего напоминающий почему-то напиток хлористого кальция… Ближе к воде преобладали ветлы, но среди них, соступив со склона, возвышались ильмы, вытянув свои ветви далеко навстречу приплывающим. Их зелень сохранялась без помарок. Это был одухотворённый остров.