Он оглянулся и сказал шепотом:
– Знаешь, мне цены тут нет, как – никак закончил музучилище, да еще ефрейтор. А ефрейтор в духовом оркестре, говорят, поважнее, чем полковник в пехоте. Слышал об этом?
– Так говорят артиллеристы, это я слышал… А в оркестре с ефрейтора какой спрос?
– Ничего – то ты, Леня, в музыке не смыслишь, – обиженно сжав губы, ответил Женька.
«Стройся!» – раздалась команда старшины.
– Когда – нибудь и ты испробуешь, как в жару бежать в полной аммуниции и с автоматом, помяни мое слово! – подмигнул я Женьке и стал подниматься с земли.
– Ну уж, ты скажешь. Это мы еще посмотрим – где это видано, чтобы музыканты кроссы бегали? Мне тогда не автомат, а трубу с собой придется тащить, – хохотнул Женька. – Зря ты, Леня, так… Нас, музыкантов, за один только марш «Прощание славянки» все готовы на руках носить…
Меня вдруг осенило:
– Женька! Если на то пошло – сыграйте и нам его сейчас, а?
– М – м… Как тебе сказать… – почесал затылок Женька, – старшего прапорщика надо просить…
– Женька! Друг! Когда слышу эту музыку, о многом вспоминаю: отчий дом, родителей, скорый дембель, – я положил руку на его плечо. – Честное слово! Ну, как ты этого не понимаешь?
– А что? Один момент. Я попробую… – Женька пошел к оркестру, а я – в строй. Тут же мне вспомнились другие слова этого марша:
Не грустите ж о нас, наши милые,
Там, далеко, в родимом краю!
Мы все те же – домашние, мирные,
Хоть шагаем в солдатском строю…
Дивизион отошел всего – то метров сто, как грянул марш:
Не грусти ж ты, моя ненаглядная,
И бровей своих темных не хмурь!..
«Подумать только!.. Молодец, Женька! – обрадовался я. – Настоящий друг!»
И надо же было случиться такому, что и Женьке спустя пару недель тоже пришлось выйти на дистанцию в пять километров. Приехал в часть полковник из штаба армии и заставил всех бежать, в том числе командира, и даже оркестрантов. Нам – то «бывалым» хоть бы хны – привыкли к кроссам и марш – броскам, а вот Женька спекся, не пробежав и половины.