Ярость заполонила душу, но полководец сдержался. Ведь ныне великий день. Негоже омрачать праздник и тем гневить великих богов. А то ещё госпожа Удача отвернётся от него. Чем бы развеять скуку? И тут вспомнил.
– Эй, пёс! – кликнул Ашарат.
– Я здесь, – упал в ноги перепуганный юноша. Гнева полководца боялись пуще смерти.
Владыка мрачно глянул на слугу.
– Убери карту, – Ашарат пьяно икнул и откинулся на спинку роскошного дивана. – Налей вина и приведи того старика, что давеча подобрали разведчики.
– Будь сделано, – облегчённо выдохнул парень и бросился исполнять. Кажется, пронесло. На сей раз оставили в живых и даже не избили, как бывало частенько.
Вскоре полог шатра откинулся. Два здоровенных бойца из личной охраны главнокомандующего внесли скрюченного оборванца и тут же удалились.
Когда воцарилась тишина, Ашарат открыл мутные глаза и испытующе уставился на гостя. Закованный в кандалы, в серых поношенных штанах и грязной бело—голубой сорочке, тот нерешительно переминался с ноги на ногу. Лицо старика заросло густой щетиной, так что истинных черт не разглядеть. Но держался прямо, и даже некое величие исходило от него.
– А ты гордый, – произнёс Ашарат.
– Каков есть, весь перед тобой, – отозвался гость, и даже тени страха не проскользнуло в душонке босяка.
– Как тебя звать, старик? – спросил Ашарат тоном, коим господа, желая проявить расположение, говорили с чернью.
– Зачем великому утруждать себя запоминанием моего никчёмного имени? Старик, и всё.
– Ишь ты, герой, – рассмеялся Ашарат.
Чем—то симпатичен ему этот грязный, повидавший жизнь босяк. Может, тем, что от страха не ползал у ног и подхалимски не заглядывал в глаза. Находясь на вершине, хочется иногда побеседовать с тем, кто мог вот так открыто смотреть тебе в лицо. Раболепство ведь тоже приедается.
– Эй, пёс! – снова кликнул хозяин.
– Я здесь, великий. – Юноша словно и не покидал места у входа.
– Усади гостя, – велел Ашарат. – Сними кандалы да накорми.
Пока слуга торопливо исполнял распоряжения, владыка, развалившись на ложе, наблюдал за стариком: как тот двигался, сидел, ел. И приметил в жалком оборванце нечто, не вязавшееся с убогой внешностью. В каждом скупом жесте, позе, речах чувствовались внутреннее достоинство и даже гордость. Ашарат понял: перед ним не раб, привыкший безропотно гнуть спину на хозяина а скорее господин. Но понуро опущенные плечи, затравленный взгляд, изборождённое морщинами и постоянным унынием чело говорили о страданиях. И личность старика заинтриговала Ашарата.