К. ничего не сказала. Она лишь смотрела на меня, не моргая.
"Убирайся", – прошептала она. Я оставался недвижим. "Убирайся прочь!", – сказала она громче. Я встал с кровати и оделся. К. оставалась на кровати. Она тяжело дышала и сжимала подушку.
– Послушай, – начал я было, но она посмотрела на меня совершенно обезумевшими глазами, и я понял, что лучше ничего не говорить.
Я молча вышел из ее квартиры, на лестнице было пусто, я медленно спускался вниз. Я смотрел с ненавистью на красные нити на перилах. Они не стали свидетелями, того что произошло в одной квартире на верхнем этаже. Но им было наплевать. Они были самодостаточны в своей величии, и то что им недоступно – их абсолютно не волнует.
Я вышел на улицу и посмотрел по сторонам. С того момента как я заходил ничего не изменилось, все та же мертвая безмятежность. Я тяжело выдохнул и в этот момент заметил, как сверху спускался, плавно лавируя по воздуху, небольшой кусочек бумаги. Он опустился к моим ногам. Я нагнулся посмотреть на него, бумага была абсолютно чистая. Я отошел чуть в сторону, и увидел К. перед ее окном. Она все еще нагая, освещаемая светом уличных фонарей, рвала белые листы бумаги, и выбрасывала их в открытое окно. Изуродованные клочки бумаги, подхваченные легким зимним ветром, свободно кружились в ночном небе и замертво падали на запорошенный снегом асфальт. На земле уже мертвые они прекращали свой танец и сплошной белой массой сливались с грязным городским снегом, лишь подрагивая от прикосновения ветра. Их было огромное количество и все пустые. Только лишь на одном было что-то написано, я взглянул по ближе и узнал свой почерк. Стихотворение про нити превратилось в клочья, и смещалось с другими пустующими листками.
Ее окно громко захлопнулось. Маленький темный силуэт удалился вглубь комнаты. Я же дождался пока последний пустой клочок бумаги неспешно достигнет земли, взглянул в последний раз на опустевшее окно и медленно побрел домой. На этот раз никто меня не преследовал, а даже и если, да то мне было абсолютно все равно.
Пока я брел постепенно начинало светать. Под светом восходившего солнца красные нити начинали постепенно блекнуть, буквально растворяясь в мягком утреннем свете. Пока я шел они становились все тускнее.
Проснувшись днем, я понял, что все окончательно изменилось. Их не было. Ни в моей квартире, ни за окном, нигде. Ко мне вернулось прежнее видение, окружающего мира. Я уже отвык от этой картины, свободной от красной паутины. Но я почувствовал себя гораздо лучше.