– Привет, – сказал Серёгин, прокашлявшись.
– Доброе утро, – тихонько проговорила она, как бы собираясь с мыслями, – это не дождь, – сказала, глянув в лицо Сергею. И, видимо, убедившись, что он ничуть не сердится, добавила: – Это роса такая обильная, дождь вчера был, дак ни одной капельки не капнуло, а сейчас вот, – и она глянула на формировавшуюся прямо над Серёгиным лицом каплю.
Он покосился в сторону: косые солнечные лучи, проходя сквозь редкий ельник, расправлялись с последними клочками тумана, прокалывая и разрывая его, а на небе действительно не было ни облачка. Он снова взглянул девушке в глаза, глаза у неё были большие, уставшие, грустные и какие-то виноватые.
– А что, если его встряхнуть?
– Встряхнуть? – глаза у неё стали ещё больше.
Серёгин уже высвободил руку из-под укрывавших его шкур и дотянулся до тоненькой берёзки сантиметров семь в диаметре, на высоте полутора метров к ней была подвязана перекладина, на которой и держалась часть крыши – Серёгин сначала потихоньку, глядя девушке в глаза, а потом и несколько раз со всей силы ударил по этой опоре. Накопленная из ночного воздуха влага рухнула вниз. Тысячи капель, объединяясь, иль, наоборот, разбиваясь на ещё большие тысячи, устремились навстречу земле и к Серёгиному лицу. Да и та, которую вчера называли Лизаветой, тоже подняла удивлённые глаза навстречу спровоцированному Серёгой дождю.
– Слышал я, что если роса обильная, то дождя не будет, врут, наверное, бессовестно врут, – еле сдерживая смех, проговорил он.
– Говорила бабушка, что росой надо умываться, но, чтобы так, – восстанавливая перехватившее дыхание, утирая лицо ладонями, проговорила девушка, и они расхохотались.
– Верно говорила бабушка, быстро на поправку пойдёшь, – сквозь смех сказала девушка Лиза.
– Тебя ведь Лиза зовут?
Та в ответ кивнула:
– Кормить тебя надо. Сейчас кисель овсяный, а к вечеру, наверное, рыба будет.
– Лиза, а одежда моя где?
– Если встать сможешь, то и одеться тоже. Одёжу дам, ну только твою одёжу бабушка сожгла, беду она принести может, вон только обутки оставила; славные, говорит, тапочки, понравились они ей.
Теперь Серёгин смотрел широко раскрытыми глазами:
– А сумка, сумка такая, на ремне, синяя, – упавшим голосом почти простонал Серёга.
– Синяя? Да вот она, кикимора, та, которая Ирина, говорила, что ценное там, что переживаешь за неё шибко, вот она.