Взмок, но справился, а вот покрыть
шар тонкой плёнкой отторжения так и не сумел — сколько ни пыжился,
всякий раз её разрывало и сдирало.
— Тут от внутреннего равновесия
играть нужно, — подсказал Сквозняк.
— Да я его достиг так-то!
— Я тоже. Только нет предела
совершенству!
Беззвучно чертыхнувшись, я поскрёб
левую щёку, отошёл в сторонку и уселся на разогретый солнцем валун.
Смежил веки, погрузился в медитацию. Вроде как даже то самое
состояние гармонии уловил, сосредоточился на нём в попытке
выпростать сознание за пределы тела и — никак, будто соринка в глаз
попала.
Только не соринка, конечно же — нет.
Это несбалансированность абриса сказалась. Вроде бы подогнал друг
под друга левую и правые части, но именно что — вроде бы. Если уж
глаза до сих пор так цветом и не сравнялись, о каком балансе тут
говорить?
Я перебрал в памяти описание всех
виденных в подвале приюта схем и остановился на одном из подходящих
упражнений. Пусть оранжевая энергия и пережигалась в чёрную
непосредственно в ядре, но всё же втянул в себя небесную силу и
принялся гонять её не только по оправе, но и по кругу сцепленных
рук. Так до самого ужина и провозился, время от времени отвлекаясь
на отработку своей старой схемы огненного шара — пусть аркан и
получался излишне сложным, зато равных ему по убойной мощи у меня
попросту не было.
Уже перед самым отбоем припёрся
урядник Седмень, он собрал всех новобранцев и взялся втолковывать
нам всяческие служебные премудрости, но у меня слипались глаза, и я
больше клевал носом, нежели прислушивался к его словам. Едва
дотерпел до разрешения разойтись, сразу ушёл в барак и завалился на
тюфяк.
Спать!
Разбудили меня, выплеснув на голову
ведро воды. Нет, так-то всего от души окатили, просто тело прикрыло
накинутое сверху одеяло.
В Гнилом доме всякое случалось,
среагировал я, ещё даже толком не проснувшись: подскочил с койки и
полоснул ампутационным ножом отпрянувшую назад тень.
Жалобно звякнул подставленный под
удар жестяной бок ведра, а достать Края вторым замахом помешал
резкий окрик Хомута:
— Хватит!
Я проморгался и зло прошипел:
— Совсем охренели?!
Обливший меня каторжанин бросил в
ответ:
— Да это ты, молодой, в край
оборзел!
Неожиданная побудка коснулась не меня
одного, остальные пластуны уже тянулись на выход, лишь Сквозняк ещё
отфыркивался и вытирал мокрые волосы.