– Все равно. Каждый имеет право жить там, где захочет.
– А может, где родился – там и пригодился?
– Это личное дело каждого – все равно как жениться.
– Или развестись?
– Не надо так.
Через реку была переброшена уже другая песня. «Сэн-Фрэнсиско, Кэлифо-ониа, – с настырным бездумием отчеканивала певица, – Ю-эс-эй!»
– Хорошие у нее, наверно, зубы.
– У кого? – Женщина задумалась и не следила.
Он показал на противоположный берег.
– Так и видишь: какой-то праздник, День независимости, что ли, парад девиц в коротких юбочках и сапожках, и они маршируют под эту… Такие, знаешь, непреложно высокомерные и уверенные. Независимые такие. Или провожают славных подводников на каком-нибудь «Джеймсе Мэдисоне»… Какой, все-таки, винегрет. «Мой адрес», – состарился он, вспомнив.
– Почему же. Нам в самый раз.
– Да уж, концерт по заявкам.
За рекой взметнулась стая, сверкнула белизной плотных друг к другу крыльев и тут же рассыпалась, наметив ссадину для воспоминаний.
Женщина подбежала к мужу, снова опустилась перед ним.
– Давай, поедем, – шептала она. – Ради меня, решись. Ну влюбись в меня!
Он не мог поднять глаз.
– Пойми – я должен быть здесь, видеть, понимать, даже если ничего нельзя сделать. А там мы станем другими. Нужно здесь, вместе со всеми. Я ведь… – он запнулся, – ведь здешний, – договорил, недовольный своими словами.
– Ну да. Ты – русский. Я не способна чувствовать так, как ты.
Он посмотрел удивленно и сжал лицо рукой.
– И даже этого не можешь уже сказать, боишься сболтнуть лишнее, чтоб не обидеть, – с трудом выговаривала она. – Вот до чего мы дошли. Но, может, это и к лучшему. – Она закусила губу.
– Погоди, ты вот вспомнила Андрея Курбского. А почему у Гоголя изменника зовут Андрием? Ведь Андрей значит «мужественный, храбрый». А у него все имена значащие: Остап – «устойчивый», Тарас – «приводящий в смятение». Все соответствуют характерам, а вот Андрий? Не было ли у него в памяти Курбского, когда писал? И вообще пример Курбского – не пример. Он ведь стал воевать против своего народа.
– К чему так много слов! Просто ты меня не любишь.
Он провел рукой по ее волосам и задержался пальцами возле уха.
– Или такой уж великий патриот.
Он резко поднялся, пошел к реке и остановился так, что волна замирала у самых ботинок, а потом затянуто откатывалась назад. Темнело медленно, и не темнело, а тускнело как-то. Солнце, как и все эти ночи, не заходило за горизонт, а только приседало. Но сегодня от глубоко заложивших даль туч даже такого нерешительного заката не было.