– Как у тебя дела? Что нового на работе? Как Люсиль?
– На работе все хорошо. М-может выгореть м-многомиллионный контракт с американцами.
Он устало посмотрел на нее, как будто это его не радовало.
– А Люсиль? Люсиль как обычно. Хотя нет, не как обычно. Он-на… беременна.
– Как замечательно, – всплеснула руками Джемма, – наконец-то у меня появится внучок. Или внучка. Поздравляю, мой мальчик!
Она положила морщинистую руку на гладкую, окаймленную сбоку темную волосами, руку Тайлера и пытливо посмотрела на него, словно пытаясь понять, почему он так реагирует на эту новость и как это связано с предыдущим вопросом.
– Спасибо, Джемма, – грустно улыбнулся он.
– Ты этому не рад?
– Рад. Т-только теперь нужно привыкнуть к этой мысли. Что стану о-о-отцом.
– Ты будешь великолепным отцом. Лучшим из всех, что я знаю, даже не сомневайся. Почему ты приехал один?
– Люсиль уехала с подругами в С-спа. Не хотел нарушать ее планов.
Джемма понимающе кивнула головой.
– Ты останешься до завтра?
– Да. Если оставишь меня.
Винни громко мяукнул и встал на задние лапы, передними аккуратно переминаясь коготками на ноге Тайлера, чтобы тот взял его на руки.
– Винни соскучился по тебе, – сказала Джемма, – наверняка и спать будет в твоей спальне.
– Я тоже соскучился по тебе, д-дружище, – ответил Тайлер, усаживая кота на колени.
В желудке стало тепло, в голове спокойно, а на сердце легче. Он подумал, что все же он тоже был везучим. У него было место, где никогда не предадут, где он огражден от остального мира.
На улице поднялся сильный ветер, и ветки деревьев за окном глухо постукивали о стекло.
Часы монотонно тикали на стене. Рассеянный голубоватый свет постепенно исчезал из комнаты. В ней пахло чипсами со вкусом абердин-ангусской говядины и пивом. Зак лежал на диване, то и дело переворачиваясь со стороны в сторону, ему было неудобно. Он читал сценарии дочери, наконец-то проводя свое время не бесцельно, думал он. Желудок от чипсов набух и неприятно покалывал, но поесть что-то другое Заку не представлялось возможным: ему было лень. И лень настолько завладела его жизнью, что ему было неохота куда-то идти, неохота что-то готовить и неохота даже разогреть что-то готовое.
Почти совсем стемнело, и он понял, что читать становилось невозможно. Да и пивная отрыжка находила на него, и он боялся захлебнуться ею, как младенец.