– Предлагаю написать заявление в райком партии,– тихо сказал Андрей,–все ребята подпишутся. Пусть отвечает за свои поступки…
– Обязательно напишем, – я сжал кулаки от гнева.
– Пацаны, заявление завтра напишем. А сегодня ночью я предлагаю ему отомстить за подлый обман, – предложил Яшка.
– А как?
Яшка привстал и достал из тумбочки пакет с сахаром.
– Жалко, конечно, добро переводить… ну да ладно. Мы ему в бензобак сахар насыплем, и этот подонок где-нибудь заглохнет на своем «Москвиче». Способ проверенный.
– Погодите… – задумался Андрюха, – как мы насыплем? У него же машина стоит возле старого медпункта, под самым фонарем. Нас сразу заметят.
– Да не заметят…– отмахнулся Яшка,– сегодня День рождения у пионервожатой Татьяны, все после отбоя в клубе водку будут пить. Борис уже обход сделал и тоже туда направился…
– Тогда погнали, чего мы ждем! – я решительно встал с кровати и натянул шорты.
Мы тихо вышли из корпуса. На улице стояла тишина, только вдалеке, из окон клуба слышалась музыка, голоса и женский смех. Желтый «Москвич» Петровича находился на асфальтовом пятачке, за старым медпунктом, под тусклым фонарем, который облепили ночные бабочки и комары. Пацаны направились к машине, а я стоял на шухере, поглядывая, что бы никто, ненароком, не вышел из клуба. Вдруг я заметил, что в одном из окон старого медпункта тускло горит свет.
Странно, там же идет ремонт, кто там может сейчас быть?
– Сокол, уходим, – тихо окликнул меня Яшка, – мы все…
Я махнул ему рукой, а сам подошел к медпункту и забрался на деревянные козлы, чтобы заглянуть в окно.
В углу полутемной комнаты, на кушетке, лежала почти обнаженная Лена, в белых трусиках и пионерском галстуке, чуть прикрывавшем ее большую упругую грудь… а над ней склонился, со своим огромным пузом, лысый Петрович, он нагло мял волосатыми руками ее белую грудь, целовал шею, а она только молча улыбалась, блаженно растянув губы в похотливой улыбке…
Я встряхнул головой, подумав сначала, что это наваждение. Но все происходило наяву, на моих глазах. Горячая волна ударила мне в голову. Сразу стало как-то не по себе. И стыдно, и мерзко. Я спрыгнул с козлов и шатаясь, медленно побрел к корпусу.
« Как она могла… Да еще со старым Петровичем… »
Еще недавно я любил ее всеми клеточками своего тела, а теперь ненавижу… Она совершила подлый поступок. Я понял, что не могу ее больше видеть. Никогда в жизни. И выход здесь был только один.