— Откуда такие сведения?
— Так сам проболтался, — горячо
зашептал Кузьма. — Меня вон тоже пытался подкупить. Обещал осыпать
золотом, если на допросе я дам показания в его пользу.
Дознаватель задумчиво потёр
подбородок. По лицу было видно, что новость пришлась ему по душе.
Резко развернувшись, он рявкнул стоявшим за дверью драгунам:
— Слышали? Снять охрану с дома
воеводы. Но глаз с него не спускать. Чуть дёрнется за околицу —
немедля докладывать.
Солдаты вытянулись и гаркнули:
"Есть!".
Петрович переступил с ноги на ногу и
робко подал голос:
— А как же моя награда? Вы ведь
обещали…
Лука развернулся так резко, что
доносчик отшатнулся. Удар тыльной стороной ладони пришёлся вскользь
по щеке.
— Когда Платонова вздёрнем, тогда и
получишь своё, червь. И только тогда! А теперь пошёл вон, пока я не
передумал!
Кузьма заюлил, заискивающе заглядывая
в глаза дознавателю:
— Позвольте-позвольте, у меня ещё
есть сведения! Вот, извольте: в деревне проживает некая Агафья,
весьма подозрительная особа, якобы травница, а на деле — настоящая
ведьма! Её микстуры неоднократно приводили к падежу скота и
болезням среди населения. О, и ещё! Ткачиха Евдокия, совершенно
безнравственная особа, та ещё блудница, соблазняющая честных
мужчин.
Всех, кроме меня, а потому что
знает шельма, что я лучше её!
— Рекомендую взять её в железо и
пытать покуда не признается, все её грехи тотчас откроются! И
охотники эти, сообщники Платонова… Они ведь Грвина вместе
убивали!
— Не учи учёного, — осклабился Лука.
— Каждый получит своё, не сомневайся.
С этими словами дознаватель больно
ткнул Петровича кулаком в грудь, выпроваживая взашей. Кузьма не
посмел перечить. Спотыкаясь, он выбрался на крыльцо, плотно
притворив за собой дверь.
“Ну погоди, собака, — зло думал
учитель, потирая ушибленное место. — Я тебе это ещё припомню”.
В своём воображении он уже строчил
новый донос, теперь на Волкова. Превышение полномочий,
рукоприкладство, злоупотребления властью — о, у него найдётся, в
чём обвинить зарвавшегося дознавателя.
Кузьма неторопливо зашагал прочь, то
и дело оглядываясь по сторонам. На губах змеилась мстительная
ухмылка. Скоро, совсем скоро он вырвется из этой глуши. И уж тогда
все, кто унижал и недооценивал его, пожалеют. О, как они
пожалеют!
Затерявшись меж покосившихся изб,
Петрович растворился в ночной мгле. А над Угрюмихой по-прежнему
висела тишина, нарушаемая лишь одиночным протяжным волчьим
воем.