шатались по песку, о чем-то споря.
Был пляж пустынен. Осень уж была.
Холодный ветер дул в бока и уши.
Бежали облака и крыли сушу
и море своей тенью, и плыла
по глади то зеленой, то свинцовой
вдали баржа, и танкер вдалеке
стыл у причала. А на маяке
мигал фонарь, хотя был образцовый
осенний день, и в небе целлофан
кружил зигзагом как аэроплан.
Любимым развлеченьем в это время
у нас являлось камешки бросать
в морскую даль, где плавало штук пять
мишеней кораблей, что я со всеми
пытался потопить. Те корабли
мы делали из водорослей, коих
на берегу так много было, – море
их выносило, их мы или жгли,
когда они сухие были, или
бросали в море, а потом топили,
кидая камни в них, крутя кино,
что это корабли врагов. Я в этом
преуспевал и восклицал с воздетой
рукой: «Пали!» и, попадав в одно
такое судно, восторгался: «Клочья!»
С таким азартом несколько я раз
так восклицал, так мой смешил экстаз
ребят постарше, что они нарочно
меня дразнили «пали клочья», так
я Паликлоччи стал для них, и всяк
меня дразнил в деревне Паликлоччи.
Забавно, этой кличкой до сих пор
какой-нибудь прожженный не старпер,
но далеко не юноша, что очень
меня рад видеть, назовет меня,
когда в деревню приезжаю в гости.
Я рад и не испытываю злости.
А в городе, где вырос, там, храня
честь имени, не позволял кому-то
мне прозвище давать хоть на минуту.
Однажды деревенские друзья
мне дали выпить пива из бутылки.
Мне было почти шесть, и я был в ссылке,
как я уже сказал, и жизнь моя
была полна опасных приключений:
я научился воровать, курить,
хоть, впрочем, не в затяжку, говорить
ругательства, в минуты огорчений
не плакать, а плевать сквозь зубы, как
ребята поступали, но впросак
я попадал в компании нередко:
ребят постарше часто веселил
прикид мой весь понтовый, и шутил
мой старший брат: «Ну, ты борзеешь, детка».
И вот однажды пива выпил я.
Я помню, где мы пили: на ступеньках
кинотеатра летнего, – частенько
мы собирались там. Лизнув края
у горлышка бутылки, чуть несмело,
я несколько глотков, не морщась, сделал.
Потом еще… Не помню как домой
вернулся я, но помню как дознанье
вела бабуля, и мое признанье
не сделало мне худа, так что мой
страх наказанья оказался лишним.
Напротив, так смеялась, на меня
поглядывая, бабушка, что я,
на кухне сидя и компот из вишни
из чашки попивая, наконец
совсем уж успокоился, подлец.
И напоследок расскажу, коль начал