Я люблю тебя… я не могу иначе!
Он подошёл к лежавшей на просторной кровати примадонне, внимательно посмотрел ей в глаза.
Вновь чувства, чувства-васильки
От скуки гонят и тоски…
– настойчиво продолжил он читать стихи.
И в каждом поцелуе есть
Любви немыслимая спесь.
Из тьмы уйти (он задумался) – большое дело,
Но дух презрев, томит нас тело.
Но в теле есть коварства лесть…
На тело нелегко залезть.
Забыв о голубой мечте,
О солнечном земном хвосте,
Который с трепетом молчит
И, силу чувствуя, торчит.
Он подошёл к швейцарской горке, стоявшей напротив камина, раскрыл её и, взяв бутылку Киндзмараули, откупорил и плеснул в фужер.
Но чувства, чувства-васильки
Вновь жмутся к телу от тоски.
И в страстном теле есть, увы,
Та страсть, чья суть без головы.
Ей преданность нужна и брак —
Жизнь коротка – люби, чудак!
Сделав несколько глотков, он ласково, с какой-то невыносимой любовью, посмотрел на Сволочкову и продолжил:
Брак – это сказочная лесть,
Как надо спать, молиться, есть.
Он превращает жизнь в полёт,
В которой главное – приплод.
А чувства, чувства – васильки —
Бегут от брака, от тоски.
Они спешат опять на бал,
Чтоб их Господь поцеловал.
– Анюта, я скучаю по балам и буйству нечеловеческой страсти. Мне хочется любить и ненавидеть одновременно. Каждый день чувствовать сладкий оргазм твоего лёгкого прикосновения. Что это?! Один Бог знает и, может быть, несколько прекрасных мумий, наполненных ароматом северной тоски и робкой печалью болотных рясок. Кстати, мумии куплены мною в Финляндии за несколько килограммов морошки. Как изменилось время! – неожиданно почти выкрикнул он. – Даже господин Мардахай Абрамович Крупин, совершивший революцию в психофизических действиях говорящих памятников, должен заниматься не космосом, не перемещением человеческих душ из вселенной в оболочку памятников, а токовищами: жалкими, безрассудными токовищами, где петух и тетёрки щупают, тискают друг друга, иногда клюют заморской виски. Тетёрки, как дети, барахтаются среди заезжих петухов и норовят их обобрать до нитки. Здесь они обретут волю и кокетство, но там, в Эрмитажах или на Шёлковом пути, из них вытянут всё и научат таким танцам, от которых разум померкнет и вся девственная прелесть рассеется, как дым. Милая моя, там, где торговля не имеет границ и душа не восторгается красотой, счастьем жизни, а думает о цене красоты и о том, как бы её взять в расход, там начинается гибель человека и его цивилизации. Злачные притоны, фешенебельные рестораны с лёгкой музыкой, сопровождающей прожорливый и пьянеющий ресторанный секс, – начало гибели человека. Пятизвёздочные и шестизвёздочные отели, с пуховыми гагачьими домоткаными одеялами и пуфиками из жемчугов, с посадочными площадками для складных вертолётов, – всё это удваивает, множит гибель. И пока женщина будет подстилкой для безмозглых олигархов, не имеющих души, – беда! И он опять заговорил стихами: