Курбатову некогда было додумывать эту мысль. Он и так знал о жизни всё, что положено знать мужчине в неполные сорок лет. Знал радость побед и горечь потерь. А теперь ещё и то, что кто-то хочет его убить. Он всегда помнил, как непрочна связь человека с этим миром, но встречаться с праотцами до срока в мире ином не входило в его планы. Максим перевернулся на живот и на четвереньках полез по сугробу подальше от пожара. Неожиданно чья-то большая и тяжёлая рука крепко ухватила его предплечье. Курбатов попытался вырваться и встал на колени, чтобы дать отпор. Занёс кулак, чтобы врезать в выросший перед ним силуэт в косматой енотовой шапке.
– Это я, Константиныч! – узнал он голос соседа по дому, на фоне яркого пожарища лица его было не разобрать.
– Михал Михалыч?! Миша! – цепляясь за поясной ремень и свитер, заправленный в ватные штаны, встал на ноги Курбатов.
Он часто и тяжело дышал и только теперь обратил внимание на правую руку, в которой держал ключи от машины с брелоком сигнализации, ставшие бесполезными.
– Пожарных вызвал?! – спросил Михаил.
– А?! – Курбатов всё ещё находился в прострации и не совсем понимал, что с ним и где он находится.
– Пожарных, говорю, вызвал?! – рявкнул сосед. Он тряхнул за плечи Курбатова: – Очнись! Это я, Михаил.
Курбатов посмотрел в широкое лицо соседа с порванной ноздрёй. Кусок носа Михаилу отхватил алабай, когда тот пьяным полез к собаке целоваться. Шапка наползла Михаилу на глаза. Он то и дело сдвигал её на затылок. Рваная ноздря и запах чеснока и водки, исходивший от Михаила, почему-то подействовали на Курбатова ободряюще. Он осмысленно взглянул на ключи в руке и бросил их в снег.
– Нет, не вызвал! На кой хрен они теперь нужны. Считай, всё сгорело.
– Акт составят. Страховку получишь… Из-за чего полыхнуло?
– Похоже на то, что подожгли меня, Миша. Уж больно споро разгорелось. В одночасье. Да ещё вдогонку стреляли.
– Да ну?!
– Ну да.
Курбатов оглянулся. На дорогу из домов выходили люди. Виднелись их чёрные силуэты на фоне белого снега. Близко к пожарищу никто не подходил. Жар от пламени чувствовался даже здесь, на расстоянии пятидесяти метров. Горящие брёвна трещали и протяжно стонали, выстреливая красными искрами. Дым подхватывал искры, и те кривыми зигзагами улетали в холодную бездну неба. Издалека, как паровозный гудок, доносилась пожарная сирена.