И дед опять смеётся своим тихим смехом, как бы про себя, но все улыбаются вымученными улыбками, глядя на весёлого деда. Окружающим слушателям не очень-то смешно.
– Так-то был у нас на плотах мужичонко один. Ростом метр с колпаком, а сила в нём была медвежачья. Перевяжет себя по груди вожжами кожаными, поднатужится – тресь (!), и рвутся вожжи. Показывали его купцы, как потеху. И то, – затиснуло его раз, мужичка этого, промеж брёвен на моих глазах. Добежать к нему не поспел никто – кишки ротом вышли. А Бурнов на берегу над ним, когда потом достали да вынесли его ещё живого на берег, – как коршун над цыплёнком, – руки в стороны распустил и машет словно крыльями: «спасите работника, спасите работника». А как спасёшь, – умер в одночасье. Тот Бурнов сам же и гнал мужичка в затор на «моли» убрать. По крайним плотам скакал мужик. —
И снова дед смеется коротко, шёпотом своим.
– А вот, я скажу об этом самом Бурнове. Бо-о-ольшая сила была его командования – боялись все его. Бывало, приедет на реку – и давай кричать! А сам-то такой же сиволапый, из мужиков вылез, всё разбогатеть хотел, всё мало ему. Я тебе скажу – такие-то, что из нашего брата вышли, «из грязи в князи», они куда злее, чем чистые баре да купцы. Всеми купеческими делами и деньгами он крутит – никого не жалеет, чисто цепной пёс. Сами купцы его не уважали, – улыбались при встрече, а за глаза – ругали. Но мужикам нужда – всё равно к нему работать и шли, он платил. Не жалел, хорошо платил за хорошую работу, – а в ледяной воде плоты вязали, ещё и шуга шла, а уже Бурнов начинать велел, кричал командовал и всё матюгами крыл; матершинник был такой – плюнешь и прочь идти охота. Раз так-то и наскочил он, нашел себе конец. Прикончили его кривовские мужики, за грубые слова-оскорбления, добился своего… —
И дед улыбнулся, хихикнул и закончил рассказ. Он, не спеша уже, допил свой чай, положил на блюдце пустую чашку.
– Дело давешнее, теперь чего хорониться. До того он наших мужиков допёк – терпения никакого не стало. Перехватили его кривовские на дороге, вожжами руки-ноги скрутили. «попил, говорят, ты нашей кровушки, а теперь будет тебе, шабаш» крови из него вышло, как из откормленного борова. Стащили его мужики в лес, в овражье место и там завалили сучьями. Долго полиция искала – да так и не нашла ничего. А Бурновы косточки и до сих пор там в овраге гниют… —