– Иди сюда, – услышал он шепот брата, и, покосившись на ворота, прошмыгнул в открытую дверь.
– Тебя батя в дом зовет, – едва он произнес эти слова, как Тимофей сразу накрыл его губы ладонью. От нее пахло сеном и еще чем-то отдаленно знакомым.
Брат закрыл дверь и прильнул к щели, которая была как раз на уровне его глаз. Он присоединился к нему, пытаясь и сам найти щель, толкаясь плечом.
– Смотри, – донеслось до него. И как раз вовремя. Он нашел и для себя щелочку. Она хоть была и небольшой, но обзор сквозь нее был на весь двор.
Их калитка открылась от чьего-то сильного удара. В проеме показался мужчина. Рослый, почти, такой как их отец, даже чуть крепче. Плечи уж точно были шире. На его голове была кепка: затертая, кожаная. Помятая гимнастерка заправлена в широкие, выгоревшие светло – зеленые галифе. На поясе висела кобура. Он осмотрелся по сторонам и двинулся к воротам. Шаг широкий, крепкий. Вытянув засов, он распахнул ворота, в которые сразу же въехало четверо всадников.
Сквозь щель незнакомцы ему показались великанами, как на той картинке из книжки Тимофея. За ними тянулась телега, поскрипывая колесами. На мгновение образовалась тишина – даже собаки с гусями умолкли. И от этой тишины ему стало не по себе. Тимофей зыркнул на брата, и прислонил указательный палец к губам. Всадники соскочили с лошадей и направились к дому.
Первым шел совсем еще молодой парнишка в «буденовке», сжимая одной рукой ремень своей винтовки закинутой за плечо. На конце винтовки торчал длинный и острый штык. За ним шел низкорослый мужчина, с короткой бородой, и прихрамывающий на левую ногу. В руке он держал какие-то скрученные в трубочку бумаги. Замыкала процессию странная парочка мужчин идущих нога в ногу, словно кто-то невидимый давал им счет – левой-правой, левой-правой. У одного из них было багровое негодующее лицо и волосы как у пуделя – кучерявые и мягкие. Второй – высок и толст, а его рубашка так туго обтягивала живот, что казалось еще чуть-чуть и все пуговицы отвалятся от малейшего резкого движения. На его голове красовались три волосины, зачесанные через всю макушку, от уха до уха, отчего его лицо казалось каким-то недобрым, угрюмым, как у их соседа – деда Афанасия, ругавшего их постоянно, чтобы они не делали.
– Кто они? И что им надо? – мальчик тихо спросил у Тимофея, дергая того за рукав, но поймав его взгляд – понял, что ему лучше молчать.