Женя поймала себя на том, что уставилась в
окно и совершенно забыла о присутствии майора Караваева. Пришлось
смущаться и извиняться.
— В общем, это всё, что было со мной
ночью.
— Вас видел кто-то на балконе?
— Нет. И я почти не глядела вниз, просто
сидела и смотрела на звезды и море. Потом пошла спать.
Она заставила себя решить, что все не так
уж плохо в этой жизни. И не стоит думать, что хуже, чем есть на
самом деле. Просто начинается новый этап. Именно с этого момента и
начинается — с сонного посвиста птицы среди ветвей, с изредка
падающих звезд и дыхания почти невидимого в темноте моря. Завтра
она проснется другой, и не будет уже ни на кого надеяться в этом
мире. Разве что на Сеньку. А всё остальное придет, никуда не
денется. Тут Женя поняла, что нужно идти и уносить с собой это
понимание и решение. И она ушла к себе и легла спать. Сразу, словно
в омут. Всё-таки много она выпила вина…
— А утром я встала рано, около шести часов,
и сразу пошла к морю. Поплавала и выбралась на пирс, вон тот,
левый, и с него заметила что-то в воде. Это был Вершинин. Я
разбудила Бориса и вернулась с ним на берег. Дальше вы знаете. —
Женя перевела дыхание и неуверенно посмотрела на майора, ожидая его
следующего вопроса.
И он его задал. Но вначале развернул перед
ней сложенный вчетверо лист бумаги. Обычной бумаги для принтера
формата А4. Женя ошарашенно прочитала первые строчки, написанные
знакомым почерком с наклоном влево, а Караваев тихо спросил:
— Вам знаком этот документ, Евгения
Аркадьевна?
Глава 4
Её не было слишком долго. Или это ему
только казалось. Палий вдруг ощутил зверский голод и жалобно
спросил у Алины, могут ли ему дать какой-нибудь еды или допустят,
чтобы он умер от истощения. Алина скомкала в руках старый счет на
электроэнергию, который читала последние полчаса, так и не понимая
ни единого слова, улыбнулась механической улыбкой, спохватилась и
потащила его в столовую, а потом на кухню — в царство булькающих
кастрюлек и развешенных тефлоновых сковородок. Там Алина
распорядилась накрывать на стол и кормить всех ужином. Ведь так
почти никто и не обедал. А вечер уже наступал, и сумерки тронули
безоблачное небо.
Что он ел, Палий совершенно не запомнил, но
наверняка ел, потому что исчезло чувство голода и навалилась
усталость. Он усмехнулся. Ведет себя, словно старичок — ощущает. А
надо бы не ощущать, а думать.