Глаза императора горели, он был поглощён тем событием, и очень желал поделиться им с самым близким человеком, хоть и далёким почти во всём. Да, так бывает и бывает почти что у всех.
–И что же ты написал? – спросил Дювор.
–В том то и дело! Оно понятно мне на половину – язык то наш, но слова…
–Что слова?
–Они, словно из далёкого будущего. – выдохнул император, и, теперь, его глаза сияли ярче, чем все желания Дювора.
–Почему ты решил, что из будущего, а не из прошлого?
–Потому что прошлое не изменить, братишка, как бы мы с тобой не постарались и не состарились!
Император тяжело загрустил, подошёл ближе к обрыву, заглянул в глаза своей великой империи, пытаясь разобраться, что в ней такого особенного и продолжил свои переживания:
–На листочке было написано: "Пустыня всей Вселенной не твоя заслуга и дело не твоё!».
–Действительно, странные слова, – задумался Дювор. – Пустыни вокруг нет, кругом лишь красота, сады прекрасные. Всё вокруг так похоже на Рай. Разве, нет?
–Нет! – уверенно ответил император, ведь знал о Рае больше, чем его брат.
–Думаешь, записка связана с тем, что случится в пятницу двадцатого?
–Я не знаю. – солгал император.
В глубине души он понимал, что с семечкой не расстанется, что бы не случилось в пятницу двадцатого. Даже, если всё, что он знает, превратится в пустыню, от семечки он уже не откажется!
Дювор почуял ложь в ответе брата, но это уже давно его не задевает. Сам был ею соткан и сейчас был больше занят собственной ложью.
–Знаешь, брат. – бесхитростно улыбнулся он и добавил с лукавством. – Твои слова избавили меня от всех былых сомнений!
–От каких?
–Жертва! – воскликнул тот громко и тихо-тихо продолжил сиплым шёпотом. – Я долго сомневался, какая жертва нам с тобой необходима, чтобы семя дало росток, чтобы оно осыпало на наши головы всё могущество мира! Отныне, сомнениям конец!
–И какая же твоя жертва? – со сжигающим любопытством спросил заинтригованный император. – Какой должна быть она?
Дювор подошёл ближе на два шага, еле-еле улыбнулся брату-императору и в пол силы ударил кулаком в его могучую грудь. И пол силы хватило, чтобы тело императора не удержалось на ногах и полетело вниз с обрыва.
А душа, его благородная душа запуталась в белых облаках, промокла в лютых грозах и оказалась в бездонной темноте, наедине с тем, что в жизни не успел он сделать, и перед чем посмел он устоять.