.
Микулин отмечал, что «насчет поведения рядового Виткевича действительно отозвались все с похвалою, что подтверждено Орским комендантом»[93].
Полностью это не снимало вины с молодого человека, который так или иначе содействовал мошенничеству, но акцент делался на осознании им этой вины и стремлении искупить ее. «За всем тем, – рапортовал Микулин, – я заметил непритворное раскаяние Виткевича и слышал неоднократно, что одно его желание заслужить на поле чести кровию своей, безумный проступок в четырнадцатилетием возрасте сделанный»[94].
Речь шла о переводе в действующую армию, что командованием рассматривалось как поощрение. Ведь это было сопряжено с присвоением младшего офицерского чина и перспективой возвращения утраченных прав и свободы.
В октябре или ноябре 1828 года Эссен подписал соответствующее представление на «крожских братьев», но оно не было удовлетворено в отношении всех претендентов. В случае с Виткевичем помешало как раз дело о «стачке». Хотя его не поставили на одну доску с Яновским и сочли пострадавшей стороной, вся эта история бросала на него тень, что исключало перевод в действующую армию. Туда отбирали лучших из лучших.
Сухотский, которому тоже пришел отказ, как мы помним, расстроился до такой степени, что наложил на себя руки. Из рапорта Микулина: «Один из товарищей его преступления, узнав об отказе перевода в действующую армию, куда все они были представлены начальством, на сих днях застрелился»[95].
Ян не собирался следовать примеру Сухотского, хотя помимо высочайшего отказа в переводе в действующую армию, у него имелись еще и другие, не менее веские основания для нервного расстройства, чреватого суицидом. Несчастная любовь, это уже серьезное основание. В юности подобные драмы становятся поводом для сильнейших внутренних переживаний. К тому же впечатлительный и чувствительный юноша без сомнения винил себя в том, что Анна Михайловна оказалась, мягко говоря, в неприятном положении. Карьера мужа сломана, его могли отправить в отставку, а то и подвергнуть более суровому наказанию.
Да и сама история с позорным мошенничеством и ее бесславное завершение не могла пройти бесследно. Она не только настраивала на развитие у Виткевича таких черт, как нелюдимость, стремление к обособленности, но и провоцировала на то, чтобы послать все к черту и покинуть земную юдоль. Много позднее он признавался Браламбергу, что его посещали подобные мысли. «Во время нашего с ним путешествия в Персию и пребывания там, он часто бывал меланхолически настроен, говорил, что ему надоела жизнь. Указав на пистолет системы Бертран, заряжающийся с казенной части, он сказал однажды: