Из-за валуна показался ствол винтовки, в нос шибануло смрадом
протухшего бараньего жира и застарелого пота.
Клинок неожиданно звонко вспорол воздух, сочно чавкнуло,
винтовка с рукой на цевье брякнулась на камни, а сам бандит рухнул
и бешено завертелся, зажимая культю и гнусаво воя.
Лешка сам оторопел от результата, уже было примерился добивать,
но снова различил шаги, пригнулся и метнулся вправо.
Бабахнул выстрел, пуля взвизгнула рядом с виском, Лекса быстро
сориентировался, развернулся, рванул с места и, вытянув руку, вбил
острие шашки в живот стрелку. Тот по инерции отмахнулся прикладом,
саданув парню по голове, но потом выронил винтовку, повалился и,
тихо поскуливая, скрутился в позе эмбриона.
Лешка от удара сам шлепнулся на камни. Голова гудела, как пустая
бочка на ветру, а глаза застил розовый туман. Тело отказывалось
слушаться, хотелось просто лечь и закрыть глаза.
В чувства привел его шорох камней. Быстро оглянувшись, он
увидел, что безрукий пытается подобрать свое оружие.
- Врешь, конская дыра! – Лекса вскочил и, из последних сил,
секанул наотмашь.
Голова душмана закинулась назад, болтаясь на лоскуте кожи, а из
обрубка шеи хлынул фонтан крови. Безголовое тело неловко шагнуло
вправо и завалилось боком.
Не веры своим глазам, Алешка постоял несколько секунд, а потом
поковылял к последнему раненому, занес клинок, но передумал и
взялся за камень.
Череп с хрустом лопнул, серо-розовые клочья разметались по
щебенке.
Лекса сел рядом с трупом и задумался, смотря на кровавую кашу. А
точнее, впал в странный ступор. Ему опять почему-то начало
казаться, что он находится не в том месте и не в том времени.
Палящее солнце, покрытые снегом вершины гор, парящие в небе
стервятники, кровь и трупы. Все кажется не так, не тем, хотя ничего
вроде не намекает на странность. Стрелял Лешка всегда хорошо, можно
сказать – отлично, да и шашкой навострился – даже дядька Михей
скупо хвалил. Разве что…
«Не забоялся – это ладно. Дело в том, что убивал словно за
плечами сотни трупов, словно море кровушки пролил… – оторопело
подумал Алексей. – Ничуть не сумлевался, хотя говорят, первого
всегда страшно. И сейчас смотрю на мертвяков, а мне никак, будто
бараны лежат. И дядька Михей. Не слезинки за ним, а ведь заместо
отца был. Как так-то? Можыть я просто бесчувственный?..»