– Денег? На что?
– Она хотела ехать за границу на Новый год, ей не хватало, как всегда… Обычно он давал, а тут… Наверное, собирался ее бросить…
– Как это грустно.
Дима сегодня эфирит,[9] нет никаких сил его дожидаться.
– Я пошла, пока! – На секунду мое лицо появляется в ярко освещенной студии, где пристегнутая к петличке Малышева уже расправила сутулые плечи, ожидая, когда включится камера. Дима кивает, машет мне рукой и склоняется к видоискателю, проверяя, хорошо ли выстроен кадр.
Иду по темному коридору: нет привычного гула голосов, легкого шума, который возникает от одного только молчаливого присутствия многих людей; через прикрытую балконную дверь льется в офис ночная тишина, и только в спину мне – свист новостийной заставки. Она не нарушает тишины, она – отдельно, в том ярком мире, к которому я не имею отношения. Я словно рыба: рожаю сюжет, как икринку, и наплевать, что будет с ним дальше и как он проживет свою жизнь там, на экране, на мониторах в ярко освещенной студии. Так не должно быть, мне не должно быть все равно, но так есть: маленький телеканал – конвейер, поток, бесконечный нерест… Рыба сошла бы с ума от любви к миллиону икринок.
Данка выходит из кабинета, бросает на плечо ремень своей сумки.
– Домой?
Киваю.
– В центр?
Киваю снова.
– Ну пошли.
Мы редко совпадаем: всегда уходим в разное время, но когда все-таки идем домой вместе, мне неловко. Не знаю, о чем с ней говорить.
На лестнице шепчу, опасаясь, что секрет сбежит в другие кабинеты:
– Дана, ты думаешь, что синяк и правда – Малышева? Разве может такое быть?
Данка решительна и деловита как всегда:
– Сейчас узнаем, – говорит она и заглядывает в окошечко охранника: он сидит в крохотной комнатенке под лестницей и через два окошка – вперед и вправо, к ступенькам – следит за входящими. – Пока-пока!..
– А-а! Красавица! – Пожилой дядька-охранник расплывается в довольной улыбке и совсем не смотрит на меня. – Устала?
– Да-а… – жалобно тянет Данка. – О-очень…
– Ну, а что еще скажешь? – Дядьке скучно, ему все равно, о чем болтать.
– А правда, – спрашивает Данка, – что в позапрошлый четверг тут драка была?
– Когда? В позапрошлый? Это когда вашего этого – того?
– Ага.
– Драка?
– Ага.
– А во сколько?
– Вечером, когда шел эфир, примерно в половине восьмого.
Охранник с сомнением пожимает плечами: