Тут прямо-таки главные направления в его будущем, густом, как августовское небо, творчестве – откровения о себе, точное, образное видение природы, боль за тяжелую судьбу русского народа.
Читатели не без основания удивляются ранней зрелости поэта. А, вообще-то, удивляться нечему. Могучие таланты требуют быстрого, раннего вызревания. Пушкин, Лермонтов, Есенин… Евтушенко, думается, можно уверенно причислить к российскому поэтическому созвездию. Уже только за одно это юношеское прозрение послевоенной жизни России, сложного взаимопроникновения молодых и пожилых лет, стремление к полёту души, даже если земная суета не даёт подняться в небо.
Стоял вагон, видавший виды,
где шлаком выложен откос.
До буферов травой обвитый,
он по колёса в землю врос.
Он домом стал. В нём люди жили.
Он долго был для них чужим.
Потом привыкли. Печь сложили,
чтоб в нём теплее было им.
Потом – обойные разводы.
Потом – герани на окне.
Потом расставили комоды.
Потом прикнопили к стене
Открытки с видами прибоев.
Хотели сделать, чтобы он
в геранях их и в их обоях
не вспоминал, что он – вагон.
Но память к нам неумолима,
и он не мог заснуть, когда
в огнях, свистках и клочьях дыма
летели мимо поезда.
Дыханье их его касалось.
Совсем был рядом их маршрут.
Они гудели, и казалось —
они с собой его берут.
Но сколько он ни тратил силы —
колёс не мог поднять своих.
Его земля за них схватила,
и лебеда вцепилась в них.
А были дни, когда сквозь чащи,
сквозь ветер, песни и огни
и он летел навстречу счастью,
шатая голосом плетни.
Теперь не ринуться куда-то.
Теперь он с места не сойдёт.
И неподвижность – как расплата
за молодой его полёт.
Представители нынешних поколений России, пожалуй, этот факт и не знают, как тысячи селян и горожан ревмя ревели в день смерти Сталина. Боялись сказать худое слово против гулаговского режима в стране, а если говорили, то еле слышным шёпотом. И вот на тебе (ещё одна черта нашего менталитета!) – чистыми, сердечными слезами провожали в невозвратный путь «вождя всех времён и народов». Как же! Кто доведёт до коммунизма? Кто спасёт от бед неминучих? – весь мир ополчился на нас, строителей «лучшей жизни». Плакали, жалели Иосифа Виссарионовича.
А молодой Евтушенко, отмечая эту невероятную любовь, сумел увидеть в уходе генералиссимуса такое, о чём говорить в то время было не принято и совсем не безопасно.