– Восемь? До Ипантеевки? – удивлённо переспрашиваю. – Я думала, где-то четыре-пять. Ах вот почему я так долго шла…
Возводит глаза к потолку.
– Кретин ты мой, топографический! Вся в мать! Та однажды тоже удрала в Ипантеевку на дискотеку. А потом пешком оттуда шоркала. На пару с Калининой приползли к утру. Перепуганные, в слезах-соплях. Дуры! Устали идти. Залегли ночевать в лесу и чуть не стали завтраком для медведя.
– Ого…
– Вот тебе и ого! Мозг включать надобно! – раздражается всё больше.
– Я ж почти дошла. Не ругайся!
– Дошла она… Ремня получишь и весь разговор! – грозится по-старинке.
Бывало уже, обещал им отхлестать, но ничего такого, конечно же, не делал.
– Что в голове, Оля? Ты могла замёрзнуть или стать мишенью для этого хулиганья!
– Я же здесь, – мягко успокаиваю.
– Они тебя видели? – хмурится, отчего морщинки кажутся ещё глубже.
– Нет. Их пятеро было. Я трусливо спряталась за деревьями.
– Спасибо, хоть на это сподобилась!
– Дед… – лезу обниматься, несмотря на то, что он этого не любит. – Прости.
– Совсем обо мне не думаешь!
– Думаю. Думаю всегда. Ты же самый близкий для меня человек! – целую в щёку.
– Не слюнявь, Олён, – бросает недовольно. – Пошли поглядим, оклемался мажор или нет. Щас придумаем, как благодарить нас будет. За спасение.
– Ты чего! – возмущённо на него зыркаю.
– А чего? – потирает рукой поясницу. – Коля сказал, что его мерен лямов семь стоит. Потому и позарились на него ипантеевские. Куш решили сорвать. Новогодний.
– С каких пор дядя Коля у нас в иномарках разбирается? – цокаю языком. – Всю жизнь на отечественном авто ездит.
– Да тут и разбираться нечего. На морде написано, что он из этих.
– Из каких?
– Из тех, кто поближе к кормушке, – поясняет, шагая вразвалочку. – Поди сын какого-нибудь вора-олигарха.
– Дед…
– Откуда такая дорогая машина у сопляка? – сощурив один глаз, продолжает невозмутимо.
– Ну, во-первых, на морде у него написано только то, что его жестоко избили. А во-вторых, совсем неважно, кто он и чей сын. В эту минуту он просто человек, пострадавший по воле случая, – топаю за ним следом.
– Ээ, пострадавший! Мы идём к тебе! – сообщает громко. – О, Оль, а давай в заложники его возьмём? Пусть выкупают.
– Шутник ты у меня, дед, – качаю головой.
– Нате-здрасьте…
Останавливаемся на пороге.
Парень лежит, отвернувшись к стене. Одеяло натянуто по самые уши. Дышит, что немаловажно. Это можно распознать по мерно вздымающейся спине, если присмотреться.