Подручная, его жена Аннушка, тоже передохнула, поправила косынку тыльной стороной ладошки, улыбнулась серыми лукавыми глазами.
– Притулиться бы к тебе, Ванечка, а?
– Притулись, – ласково ответил Хариохин.
– Солнышко-то не берет твою кожу. – Аннушка прикоснулась к спине мужа. – А ты говоришь, оно камни в пыль превращает.
– Меня даже пуля не взяла, бронебойный осколок, – довольный близостью жены, сказал Хариохин и сбросил старую пилотку – последний предмет вещевого хозяйства бывшего пулеметчика. – Смастери-ка мне, Анка, наполеоновку. Возьми ту газету.
– Сию минуту, Ванечка. – Аннушка блеснула белыми, словно промытая галька, зубами. – Надень, а то вчера скорая отвезла в больницу крыльщика: помнишь, ярославский, на «о» говорит? Солнечный удар. Мог с крыши свалиться… Готова наполеоновка!
Аннушка нежно отстранила руку мужа, забрызганную раствором, и, приподнявшись на носки, не надела, а легко опустила бумажную треуголку на его пламенно-рыжие кудри, тронутые ранней проседью.
– Спасибо, Аннушка!
Под стать Ивану Хариохину, человеку зрелой мужской красоты, эта ядреная елецкая бабенка! Поглядишь на нее – не налюбуешься: локти смуглые, с ямочками, и такие же приманки на яблочных щеках; одна улыбка чего стоит; грудь высокая, бедра крутые, в поясе тонкая. Вот стоит в спецовке, рабочая женщина, без маникюров и завитушек, а богаче любой, самой распрекрасной. Матросы идут – обернутся все до одного. Только зря прихорашиваются, поправляют на голове круглые шапочки. Не оправдаются их надежды. И за это ее спокойствие, за женскую неподкупную гордость ценил свою ненаглядную Аннушку Хариохин.
Мелькали кельмы – оружие каменщиков. Посапывая и причмокивая, ложились рядами шершавые инкерманы. Вот тут будет знатная спаленка. Окна на море, корабли на виду. Разве только помешает база подплава. Ишь как гудит: где-то внизу заряжает аккумуляторы подводная лодка. Там, где сейчас скрипят заляпанные серым раствором помости и чавкают сапоги, поставят кровати, кто-то ляжет на них, натянет одеяло до самого подбородка, вытянется…
Хариохину даже спать захотелось от этих мыслей, вовсе не связанных с делом. А ведь и самому мечталось бросить скитаться по баракам, прочно осесть на месте, купить пружинную кровать, славянский шкаф с длинным зеркалом.
– Гаврила Иванович, когда из своей развалки выкарабкаешься? – спросил Хариохин Чумакова, продолжая работать в прежнем темпе.