Жарко. Воздух в классе густой, как кисель. И окна закрыты, чтобы ни муха, ни корабельный гудок, ни вжиканье точильщика во дворе не отвлекали воспитанниц от занятий.
Шерстяное платье промокло подмышками. А пальцы потолстели, еле шевелятся.
Последний урок.
Соня Бузыкина на второй парте ртом, как рыбка, воздух хватает. Ее платье тонкое, из дорогого сукна. Подмышками сухо, а белоснежный воротничок не стоит вокруг горла колом, норовя придушить.
Соню в гимназию возит бонна, перед этим, конечно, напоив какао с бламанже. А у Таи на завтрак – пара печеных картошек.
Здорово бы один день прожить так, как Соня. Но только с утра.
Потому что ни бланманже, ни мороженое не променяет Тая на весенние вечера, когда прочие гимназистки сидят по домам или гуляют под ручку в двориках за оградой…
А Соня, глядите: ротик открыла, а вдохнуть не может. И глаза закатились. Сомлела.
Ей можно, она создание нежное. О том ее папенька сразу предупредил.
Отец Сони – из попечителей. Поэтому нежное создание историк сейчас поручит заботам классной дамы, а создания обычные останутся здесь, в духоте.
Дверь хлоп! Это учитель с Сонечкой вышли.
Класс зашумел, запищал. Стук парт, возня и смешки. Можно встать и вздохнуть полной грудью. Даже стены как будто раздвинулись.
– Ай! – кто-то больно дернул Таю за косу.
Обернулась – девочки с задней парты в окошко уставились.
Тая смолчит, не впервой. Она же не нежное создание. Села на место – глядь, на доске уже кто-то вывел мелом заглавное «Е» и стрелой пронзенное сердце. Ух, историк рассердится!
Дерг! – и хихиканье за спиной.
Слезы на глаза, до чего обидно. Но Тая не обернется. Потому что она не только не нежное, но еще и бесплатное создание. И учится здесь благодаря заботам таких, как Сонечкин папа.
Если бы не голос, то в гимназию ее, конечно, не взяли бы. «Так ангелы божии поют», говорила мадам попечительница, поднося платочек к глазам. Когда Тая поет, так мало значат щипки да придирки; есть только голос да вольное небушко, и ни гимназистки, ни учителя над ней не властны.
– Продолжаем! – это историк вернулся.
На секунду застыл, глядя на доску.
Замер и класс. Тая видела, как напрягся затылок учителя – сейчас закричит! На всякий случай даже дышать перестала.
Небрежным жестом он стер с доски:
– Открыли тетради…
Ух. Отлегло.
Душно. Чуть-чуть потерпеть. Бисером влага над верхней губой. От старания облизнулась – соленая. И этого от вкуса будто бы раздвоилась.