Я иду в спальню, одеваюсь. Меркурий с бушлатами ждет меня на крыльце. Конец августа. Прохладно. Ночью шел дождь. Мы идем в столовую, завтракаем, Меркурий аккуратно прячет в карман два законных воскресных яйца и кричит повару:
– Женька, дай еще! Целый день жрать не будем.
– Своих, что ли, мало? Отвали, а…
* * *
На первом КПП ефрейтор Ерин поит Дуньку чифиром.
– Ты сдурел? Ей же нельзя, – говорю.
– Все ей можно, нормальная девка, придуривается больше.
Дунька зашевелилась:
– Вы куда, мальчики?
– На кудыкину гору.
– На артсклад мы, – поправляет Меркурий.
– Я с вами.
– Отставить! Ефрейтор, доложи в штаб, что мы ушли. Дай глотнуть. Тьфу, ладно, не надо.
Ерин нажимает на селектор и громко говорит:
– Наряд на свал… то есть, на дальний артсклад покинул пределы части.
– Пошли, – говорю я Меркурию.
За воротами, кутаясь в бушлаты, мы выходим на бетонную дорогу, по которой бредем вдоль леса мимо офицерского городка, а потом еще дальше, к городской свалке, прозванной когда-то ради приезжего начальства, дальним артскладом. Там мы и будем торчать целый день неизвестно для чего, предоставленные сами себе, связанные с гарнизоном только телефоном, который, как нам сообщил дежурный по городку, уже полтора месяца не работает.
* * *
Сыро, холодно. От мусора идет не то пар, не то дым. Местами чадит неубитый ночным дождем огонь. Из старых кроватей, досок, фанеры кто-то заботливо сколотил времянку, в глубине которой притаился лежак, на стене молчит телефон.
Мокрое небо спрятало боязливое солнце, отчего над лесом небо чуть светлеет. После обеда солнце переползет на другую сторону дороги, где к вечеру зацепится за край леса, а потом спрячется за него, так ни разу не показавшись из-за пелены. Тогда мы пойдем обратно. А пока привыкаем к новой для себя обстановке – вне роты.
– Еще две-три таких недели, и домой, – говорю я.
– Что делать будем? – спрашивает Меркурий.
– Спать.
– Эх, пожрать бы.
– Ты можешь говорить о чем-нибудь, кроме еды?
– Конечно. Помню, батя рассказывал, у них мужик в селе на две недели к брату уехал, когда от того пришла депеша: «Приезжай срочно, маме плохо». А брат был министр какой-то республики. Проходит две недели – мужика нет. А лето, работы невпроворот. Шлют телеграмму, дескать, уборная, страда, надо хлеб убирать. В ответ приходит пакет весь в гербовых печатях: сообщаем, мол, что товарищ такой-то находится на сложном амбулаторном лечении, заболел. А сами еще две недели самогон квасили, ну и жрачка местная, разумеется. Все обильно.