— Не, Сань. Мило, что ты предложил, но я не хочу… Дома дел куча.
И вообще…
Ломаю голову — в Олином это характере или не в Олином? Особой
тяги к путешествиям у нее никогда не было, но обычно, когда я
что-то предлагаю, она меня поддерживает.
Я не успокоюсь, если не узнаю. Похоже, пора идти на крайние
меры… Закрываюсь на балконе и набираю Федю:
— Привет, ну как оно в лагере? Ага, понятно, здорово, рад за
тебя. Извини, что отвлекаю, но мне нужна твоя помощь…
Нехорошо, конечно, подговаривать ребенка врать матери, но
отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Через пол часа Оля выходит из кухни, где готовила завтрак:
— Представляешь, Федька сейчас звонил. Он там выиграл какой-то
отборочный конкурс, и его хотят в соседний областной центр везти на
соревнования. Но не могут, потому что я не подписала доверенность
или что-то в таком роде. Глупости же, правда? Я им кучу бумажек
подмахнула уже. Разберутся ведь как-нибудь?
Делаю страшные глаза:
— Оль, а как они разберутся, если нет доверенности?
— Ну не знаю… Может, я пустой лист подпишу и экспресс-почтой
отправлю, а они там впишут все что нужно?
— Ага, а потом обнаружишь себя с кредитом на сто пятьсот
миллионов?
— Так не хочется ехать…
Вот это уже совершенно точно странно. Оля — не идеальный
человек, но она всеми силами стремится быть идеальной матерью, и
сейчас это стремление борется в ней… с чем?
С тем, что овладело моим городом.
Бессовестно давлю и манипулирую:
— Ты понимаешь, что Федя уже год фанатеет по гейм-дизайну? Это
не глупое хобби, а отличная профессия, между прочим, одна из самых
высокооплачиваемых! И он не из-под палки этим занимается, а в самом
деле горит. Хочешь, чтобы он пропустил соревнования, к которым,
считай, год готовился? Из-за того, что тебе некогда подпись на
доверенности поставить?
Олин взгляд беспомощно гуляет по комнате. Надежнее, конечно,
было бы соврать, будто Федя заболел. Но такого Оля потом не
простит.
Додавливаю:
— Тут всего-то двести километров. Быстро обернемся. Давай,
одевайся. К вечеру уже дома будем.
Оля не находит аргументов и начинает медленно и неохотно, словно
рабыня на плантации, собирать вещи. Я понимаю, что это уже
практически насилие, но чем иррациональнее ведет себя Оля, тем
сильнее я убеждаюсь, что из города ее нужно вывозить любой
ценой.
Болтая что-то отвлекающее, тащу ее к машине, заталкиваю внутрь,
пристегиваю. Рву из города — не на то шоссе, которое нам нужно, а
на то, куда проще выехать; Оля ничего не замечает, ее взгляд
блуждает по сторонам, рот открывается и тут же закрывается — словно
ей нужно что-то сказать, но она не знает что.