– А вот как будем шагать со снаряжением на плечах, так вроде бы как идем на сенокос или обратно вертаемся с него.
Саша согласился, и когда ранним утром они подошли к крайней избе какой-то деревни, Федор зашел под навес во двор и вынес оттуда косу и грабли. Он взял себе косу:
– Ты, небось, косить-то не горазд, а я с малолетства привычный.
Так и пошли: на плечах у Саши грабли, а у Федора – коса. Это придало им смелости, и они шагали уверенней, иногда даже днем. Так и дошли до деревни Федора. Когда он показался в своем дворе, мать от удивления выронила из рук ведро с водой, онемела и застыла. Отец вышел на крыльцо, всмотрелся и тоже не мог ничего произнести сначала, а потом воскликнул:
– Федька, это ты, что ли? Никак с того света заявился!
– Оно так почти и верно, – сказал сын. – Только дали бы поесть перво-наперво, вот мы с Сашком три дня не емши.
Впервые за долгое-долгое время они сидели за обеденным столом и наедались. Но у Саши была своя цель – неподалеку оттуда была деревня, из которой родом был муж его сестры. Ему обязательно надо идти туда – узнать судьбу своей семьи.
Дальняя родня встретила его приветливо:
– Сестра твоя успела уйти с военным отрядом, муж – в армии. А ты оставайся у нас, поживи, может, и переживешь лихолетье это. На случай, коли немцы заглянут, мы тебя упрячем.
Саша оставался в деревне три недели, помогал по хозяйству – хотя он был довольно неловким городским парнем, но потихоньку привыкал к крестьянскому труду. Немецкие войска так стремительно и массированно продвигались вперед, что не успевали оставлять солдат в тылу. Время от времени появлялись отряды СС, самые жестокие. Они налетали, арестовывали и казнили любого по подозрению в связи с партизанами, выискивали, хватали и угоняли евреев, назначали старост деревень и уходили. Им хотелось прослыть освободителями, и они объявляли, что навсегда распускают колхозы и снижают налоги. А потом сами же угоняли лучших лошадей и коров.
* * *
И вот после всех пережитых ужасов ожидало Сашу счастье – теплая женская ласка. В деревне, где он застрял, был тоже свой староста и у него жила дочь двадцати трех лет, Надя. Перед войной она вышла замуж в городе, но теперь ее муж был где-то в армии и ей пришлось вернуться к отцу. Она не забыла городских привычек, одевалась и причесывалась как городская. Отец корил ее: