Я вскочил в седло, от которого
задница уже просто ныла, потому что привычки ездить я так толком и
не приобрел за время проживания в этом времени. Все обходился либо
пешим ходом, либо поездкой на повозке, а вот седло… от него
сплошные неудобства.
Но иного варианта не было.
Уже на лошади меня одолели смутные
предположения. В голове сразу вспомнился разговор с Алексеем
Петровичем, который явился ко мне намедни и просил смотреть во все
стороны, потому что похитили его племянницу. И теперь я нахожу след
девичьей ступни просто посреди леса. Прелестнее совпадения я в
жизни не встречал.
И от этого на душе стало не просто
погано, а невероятно погано. Вероятность, что это была именно
племянница монарха была теперь не около нулевой, а почти с
пятидесятипроцентным попаданием, потому что откуда еще взяться
женской ступне посреди чертового заброшенного леса в окружении
множества пар сапог.
И отсюда выступал еще один
неприятнейший момент: если это она, то ее явно похитили и вели
невесть куда на север. Туда же, куда направлялся наш хламниковый
отряд.
До конца дня снова ехали молча,
оглядываясь во все стороны. Ближе к ночи туман спал, а небо
просветлело и среди высоких стволов сосен показалось черно-синее
небо, усыпанное крошками звезд, словно скатерть.
Вместе с ними вылезла бледная луна,
освещая все пространство вокруг и теперь, наконец-то, было видно
хоть что-нибудь дальше своего носа. Отчего паранойя у моих
спутников разыгралась пуще прежнего.
Выкопав углубление в земле, мы
развели костер, чтобы разогреть ужин и выпить горячей воды за весь
день после промозглой сырости.
Укутавшись в теплый походный плащ из,
судя по всему, медвежьей шкуры, я привалился спиной к стволу дерева
у костра и закрыл глаза. Вязкая тьма долго окутывала меня, пока не
забрала с концами в свои теплые, но такие неприятные объятия.
Я явно ощущал, как метался во сне,
потому что в голове то и дело звучал лязг кандалов, которые были
надеты на руки и на ноги. Явственный холод, исходивший от земли,
пробирал мои стопы до самых костей, отчего кожа покрывалась
мурашками и становилась гусиной.
Незнакомые голоса постоянно что-то
бухтели в оба уха, но я не мог разобрать ни единого слова. Почему я
это видел — без понятия, потому что я четко понимал, что
заснул.
Но лязг железа, холодная земля,
острые камни, что впивались в стопу похлеще речной ракушки, цепкие
ветви, словно руки попрошаек, цеплявшиеся за густые волосы…