Окна ничем хозяина не выдавали, но были ржавые, с облупленной краской, в глубине черные провалы: свет не горел в квартире ни в одном окне. Настораживали запустением старые, ободранные, но всё-таки когда-то покрашенные в белый цвет рамы; вставленные в них стекла, мутные от времени и не мытые, видно, из принципа, навевали не то заскорузлую тоску, не то полное равнодушие хозяина к своему быту. Когда вошли, пахнуло чем-то сгнившим, прокисшим, заплесневелым. И не было никакой ошибки: вот твой урок, смотри, дурень, куда тебя потянуло. Гостю не хотелось вникать, что послужило поводом к такому бедламу, кто там жил еще? Чей в шкафу прячется скелет? Или Николай жил один? И почему так беспонтово он себя обложил вековой ветошью? На подоконниках с внутренней стороны наваленный хлам служил чуть ли не шторами, доходил почти до самой гардины. Окна заложены чем-то, что и определить уже невозможно, тоже, наверное, принесенным с помойки. И так продуманно аккуратно исполнен был столбик хлама строгим рядком почти до самого верха. Попадались и кирпичики старых книг, тоже с помойки, и стопка пересушенных до желтизны газет, обращала на себя внимание внушительная бутыль, огромная, на двадцать литров, и, кстати, прозрачная, но со стороны комнаты закутанная в тряпку. Вид был ужасный, еще не хватало стайки собак, которые бы гавкали поверх всей этой свалки на улицу и по-собачьи слезно умоляли выпустить их из этого затхлого места!
В прихожей сняли куртки, Антон растерялся, куда же воткнуть свою. Николай дал ему тапочки, которые он устыдился было надевать, но спрятал от хозяина брезгливость: не в носках же ходить по замызганному полу. Хозяин повесил куртки на свободный крючок; изрядно хлопоча, волнуясь, на правах распорядителя торжества в одних носках отвел к себе в комнату, а не на кухню, как принято у хронических бобылей:
– Располагайся, а я пойду из закуски что-нибудь посмотрю, – сказал и громко хлопнул в ладоши. Потом тихо-тихо, картинно, пятясь на цыпочках к двери, вышел бесшумно. Оставшись один, Антон огляделся. Был поражен!
В комнате были свалены десятки измученных лет. Пылилось бестолковое прошлое, на которое были потрачены немалые труды, примявшие остатки инфантильных мечтаний, навеянных из закоулков, из подворотен дворов, что-то из босоногого детства, что-то из зимних вечеров, из крупиц подавленных желаний.