— Не злись на меня, Аспид. Хотя, можешь, конечно, и
злиться, вполне. Я не всё могу тебе объяснить. Но скажи мне, ты бы
смог сам пройти мимо? - Древо не оправдывалось, а будто
несмышлёнышу объясняло мне какие-то очевидные вещи. Ему очевидные,
не мне.
— Вот как пример, попроще. Ты получаешь возможность
воскресить близкого, родного человека. Но тебе для этого нужно
подвергнуть риску, я не знаю, голубя там, или шмеля. Ты как
поступишь? - Ося впервые, как мне кажется, говорил без всякого
намёка на привычный ему злой сарказм.
— Спасибо за честность, Осина. Я бы раньше обиделся на
шмеля. На голубя — тем более. А сейчас и вправду ничего, кроме
благодарности, не чувствую, - ответ пришёл не сразу и был
обдуманным. И честным.
— Ты поразительно быстро учишься, Аспид. Я не помню таких,
как ты. Поэтому ты должен, а, главное, можешь понять: мы очень
разные. Продолжительность жизни, возможности, способности — всё это
у нас неизмеримо, несравнимо разное. Поэтому то, что вы, человечки,
зовёте сознанием, мышлением, этикой — тоже разные.
А мне тут вспомнился образ муравья на коре огромного
дерева, который замер, подняв усики-антенны, озаботившись смыслом
бытия и своим в нём местом. И пришла на ум задача про вагонетку,
которой нас мучил в университете преподаватель философии. Каждый
раз внося новые обстоятельства в условия, вроде: «а если один
человек — ваша мать?» и «а если среди пятерых — четыре серийных
убийцы?». Мне тогда всё время вспоминался старый анекдот дяди Сени.
И так и подмывало ответить занудному преподу, что если бы у лимона
были пёрышки — он был бы канарейкой.
Лина снова провела пальцами мне по руке, глядя с той же
самой тревогой. Надо завязывать их пугать уже. Или не частить так,
хотя бы.
— Я точно не злюсь на тебя, Древо. И с той малой долей
вводных, что я хоть как-то худо-бедно могу понять — я на твоём
месте поступил бы точно также, - и снова честно, как учили. Как
привык.
— Спасибо тебе, Яр, - это «прозвучало» облегчённо. Ну, или
я хотел, чтобы так было.
— На здоровье. Скажи, если не тайна это, когда выросло
последнее известное тебе Древо? - Ну а чего терять? Влезать в тайны
мироздания — так уж с ногами.
— В землях франков растёт Дуб. Из него они теперь шапито
устроили, туристов водят, за деньги показывают, как урода в цирке.
Ему в семнадцатом веке, по-вашему, прививку чёрную сделали. С тех
пор клоуном и работает, - злобы не было, были сожаление и грусть. -
В тот год, когда монах в нём решил часовню сделать, Дубу тому
больше тысячи лет было. Молодой совсем, наивный был. Решил, что
Хранителя призвал наконец-то. А вышло вот так.