– Я пробовала себя обманывать, ничего не выходит. Когда ты возвращаешься от нее, все написано на твоем лице. Мне даже стыдно на тебя смотреть.
Было очевидно, что он сам вызывает все эти безумные порывы ревности и оскорбленного доверия, однако злиться Олег продолжал на нее, а вовсе не на себя.
– Я знаю, что ее зовут Марина. Она, кажется, детский доктор, – холодно и агрессивно отчеканила Татьяна Юрьевна. – Тебя можно поздравить с повышением, прежде ты предпочитал медсестер и парикмахерш, ввиду их легкой доступности, а теперь вот дорос до более высоких социальных слоев населения, так, глядишь, и до заведующей поликлиники доберешься, если повезет.
– Не собираюсь состязаться с тобой в остроумии, во всяком случае, сегодня. Ну, а если ты все знаешь, зачем спрашивать? Ты хочешь, чтобы я все опроверг, или тебя интересуют чисто технические подробности?
– Ты просто старый, похотливый ублюдок, жаждущий продлить себе молодость. Придёт день, и ты сильно об этом пожалеешь, когда останешься совсем один. Не стоишь ты моей заботы и уважения, да и слёз моих тоже.
Олег пытался понять её боль за поруганную гордость, но никак не мог, её уродливые вердикты не открывали ему ничего нового, а лишь разжигали в нём желание сильно и безжалостно дать сдачи, отхлестать терновыми словами по её мертвенного цвета лицу.
– Да, возможно, мне будет плохо, и я буду корчиться, как бес, окропленный из купели, но это моя жизнь. Позволь мне самому ею распоряжаться. Совместная супружеская жизнь – это ведь не рабство, а проживание бок о бок, по договорённости, в согласии и мире. В связи с тем, что согласие и мир нас, к сожалению, покинули, договорённость отменяется. Мне ни к чему твоё уважение и твоя забота, будь она неладна, мне бы хотелось от тебя покоя и деликатности, граничащими с равнодушием, но ты, как назло, везде стала совать свой любопытный нос.
Он смотрел на нее с преувеличенным вниманием, словно это была дуэль двух противников и не на жизнь, а на смерть. Сколько времени он сможет выносить такую жизнь, прежде чем сделается истериком и импотентом? Ему захотелось сейчас же уйти, убежать от этого напряжения, из этого адова жилища, громко хлопнув дверью и оставить ее наедине с ее удушливой злобой и ревностью, с ее бессонницей и расстроенными нервами. Пусть делает, что хочет, бьется в истерике головой о стенку, пусть разыгрывает суицидальные спектакли или найдет себе мужчину, слепого как Эдип, равнодушного к другим хорошеньким женщинам, пусть трезвонит все подругам и рассказывает, какой он, Олег, мерзавец, или пойдет поработает для разнообразия и восстановления баланса. Его это уже не будет касаться, и он не ляжет на диван и не станет стрелять себе в виски одновременно из двух пистолетов, а напротив, станет наслаждаться жизнью в обществе хмельных юных девок.