В надежде на лучшее прошлое - страница 9

Шрифт
Интервал


Слова, Слова. Он знал, что не посмеет встать и уйти, и не из чувства долга или жалости к жене, не из уважения к их почти тридцатилетней совместной жизни, а из-за банального страха перед неизвестностью. Такой уверенный в себе, молодой и подтянутый, такой всесильный Олег Васильевич Костин с его жестким, категоричным взглядом и властным низким голосом, руководитель судостроительной компании, панически боялся той растерянности, которая неминуемо будет поджидать его после того, как он уйдет из дома и сделается ничьим мужчиной. Он старался избежать той мучительной неразберихи с самим собой и с женщинами, которые последуют за его уходом. Одинокие женщины начнут жесткую охоту на состоятельного холостяка, оставшегося без укрытия, превратятся в наваждение, кошмар, в дождь из змей, падающий на его грешную голову, как падали на провинившихся евреев. А его измученная истеричная жена как раз и была для него тем самым спасительным штандартом. Она была плодородной почвой, наполнявшей его жизненными соками в течение их долгой совместной жизни, она всегда была твердой землей под его ногами, его жена и его семья были каменной крепостью, в надежных стенах которой брутальный Олег Васильевич прятался от всех внешних неудач, от надоедливых притязаний не в меру пылких, влюбленных в него поклонниц, да и от Марины Елецкой он прятался за спину все той же жены. Он не в силах уйти от жены, пока не найдет такую же надежную, гранитную спину, за которую мог бы спрятаться его маленький беспомощный Олежек, он не уйдет из семьи, пока не отыщет новый спасительный штандарт Моисея, который, кстати сказать, неизвестно кем был, то ли египтянином, то ли евреем. Иногда Олег неохотно себе в этом признавался. Случалось, он верил в собственные вымыслы, верил в собственное мужество и силу, в самостоятельность и значительность, но только не теперь.

Раздражение Олега медленно пошло на убыль, и он почти с нежностью посмотрел на супругу. Она сильно затряслась, злобно сжав кулаки, так что выступили белые костяшки, и рыдания вновь хлынули из нее. Сегодня она была как-то особенно не в себе. Олегу показалось, что она нарочно растравляет свои раны, что у нее потребность в страданиях, как у человека, привыкшего к жизни в муках. Он зачем-то вспомнил ее такой, какой когда-то любил, и с упавшим, измученным сердцем смотрел на нее, и ему самому хотелось плакать.