Князь задумчиво пошевелил
усами.
– Насколько мне известно, группа для
расследования этого дела только формируется. Один мой знакомый
утверждал, что списки ее членов будут утверждены лишь
послезавтра.
– Какие интересные у вас знакомые, –
заметил недоверчиво винодел. Отставной генерал загадочно усмехнулся
в усы и посмотрел покуда-то в толпу.
– А вдове-то не особо рады. Вы только
взгляните на лицо княгини Острожской! Кажется, вино, что находится
рядом с ней, тотчас скиснет! А как она смотрит на Мережскую! Ей
Отцу, та сейчас расплачется!
Мужчины некоторое время понаблюдали за
тонкостями женского общения.
– Не заплакала, однако, – заметил
инкнесс.
– Она просто не поняла намеков
княгини, – высокомерно заявил Ставров. – Все-таки такая семья...
Родовитая, конечно, но всем известны их материальные затруднения. С
такими долгами какое образование ей мог дать старший Ляпецкой?
Клянусь, она еле читает!
– Держится тем не менее она прилично,
– решил быть справедливым судией Ореев. Он даже немного выпятил
вперед впалую грудь, гордый своей непредвзятостью.
– Но она урожденная инкнесса! –
возмущенно заметил юный Шадов, с ужасом осматривая собеседником.
Вероятно, счел их домыслы крайне кощунственными. Генерал смерил его
ироничным взглядом.
– Увы, ныне титул отнюдь не является
гарантом благородного поведения. И благородной крови, кстати, тоже.
Вышла же она за этот мешок с деньгами! Хоть она – высокородная, а
он никто.
– У него был графский титул, – заметил
недовольно тут же сдувшийся винодел, сам относящийся к категории
«никто/мешок с деньгами».
– Не смешите! Всякие эти графства и
герцогства – модные веяния, подцепленные у соседей, словно зараза.
В нашем обществе есть только инкнессы, князья и
благородия!
Ореев с Шадовым переглянулись, но
спорить с заносчивым стариком не стали. Разговор плавно перешел на
политику и соседние государства.
Молодая вдова была забыта.
***
Рассвет застал Екатерину Мережскую,
урожденную инкнессу Ляпецкую, за письменным столом. По дому только
начинали расползаться сонные слуги, а их юная хозяйка уже исчеркала
около десятка листов, пытаясь написать письмо единственной подруге.
Все результаты этих попыток покоились сейчас в мусорной
корзине.
«Милая моя Лиза!»
Первая строчка всегда давалась легко.
А вот потом начинались затруднения.