Некоторое время Альбер, стоя на небольшой горке, советовался с сержантами как им лучше поступить. Ясно было, что прежде всего следует убрать часовых, но, как именно это сделать, он никак не мог решить.
После нескольких минут растерянности верное решение таки было найдено. Один из сержантов должен был просто подойти к англичанам и привлечь их внимание на себя. Причём неважно, как они среагируют, главным было то, что за те пару минут, на которые удастся их отвлечь, другие подберутся сзади и набросят им на головы мешки. С остальными же четверыми, что стояли в центре самой деревни, решено было расправиться точно также.
Ночь выдалась лунной и светлой, и действовать, поэтому приходилось особенно осторожно, передвигаясь чуть ли не ползком.
В то время как сержанты были заняты нейтрализацией противника, Альбер решил затаиться под раскидистой вишней, увешанной созревшими и налившимися плодами. Из-под её крон открывался прекрасный вид на деревню, на дорогу, ведущую к ней, и раскинувшиеся вокруг поля, засеянные овсом и пшеницей.
Но, когда посланные сержанты собственными глазами увидели тех, против кого устраивали столь тщательные приготовления, то едва со смеху не покатились. Английские часовые оказались столь беспечны, что просто-напросто повалились спать, вырыв себе норы в огромной соломенной скирде, стоящей на деревенской околице. Когда сержанты подошли к деревенским воротам, то диву дались: куда могли подеваться английские часовые? И только по утробному храпу, доносившемуся из-под охапок соломы, они догадались, чем заняты эти горе-охранники.
Когда же сержанты попытались с ними заговорить, делая это скорее лишь ради забавы, то те даже и глазом не повели. Заслышав рядом с собой разговор, один горе-часовой продрал свой единственный глаз и даже не удосужившись понять, в чём дело, лишь грязно выругался и поспешил скорее перевернуться на другой бок. Его же напарник и вовсе не посчитал нужным даже глаза открыть. Сытые и хмельные, они и подумать не могли, что по их душам уже вовсю звонит колокол.
Первым к праотцам отправился одноглазый. Ему просто вспороли брюхо крюком алебарды, после чего добили её же остриём. Заслышав хрипы своего умирающего приятеля, другой моментально вскочил и даже успел схватиться за нож. Но в тот же миг оказался в объятиях подкравшегося сзади сержанта и едва успев опомниться, рухнул с перерезанным горлом.