АЛТЫШАР. Караван ведёт Железная Доска - страница 10

Но она, сидя в сторонке, светилась счастьем, на лице разгорелся румянец, руки она то прижимала ко рту, то ладонями стучала по земле. Я радовался больше за нее, чем сам по себе.

Исчезновение

Как-то ночью Алимбай проснулся и обнаружил, что в юрте нет Шолпон. Он вышел. Шолпон сидела рядом с юртой, спиной к нему. Голова её была запрокинута, но услышав шорох, она вздрогнула и быстро обернулась. Тихо прошептала одно только слово «Тенгри».

Алимбай устроился рядом на камне и обнял девушку.

Звезды там, где их много, казалось, прятались а тумане, а там, где между тяжелыми, кособокими светилами виднелось синее нечеловеческое пространство, и было то место, где жили теперь предки.

Если не молиться, трудно долго смотреть на безлунное, звездное небо в горах, тем более трудно говорить. Но Шолпон сказала: «Странные звезды. Я вижу, они не любят меня». Алимбай крепче прижал к себе девушку, но она отодвинулась и заплакала. Ему никак не удавалось остановить поток слез и, плачущую, пришлось увести ее в юрту. В эту ночь он чувствовал себя скорее отцом девочки, заблудившейся в бездне неизведанных чувств и мыслей.

Через три недели путешествие продолжилось. Вот подошел караван к Иссык-Кулю. Разбили лагерь недалеко от воды. Небо чистое, а на том невидимом берегу могучие кучевые облака. Пастухи объяснили, что это не облака, а горы. Белые, белые вершины над облаками так высоко, что если не знаешь – не поймешь, что это горы.

Совершили намаз. Наступила тишина. Вот и стемнело. Вода еле плещется. Костер пахнет совсем не так, как в степи. Вплелись какие-то мелкие травки. Наркотики? Уходить от костра не хочется. Что-то черное, дышащее враждебно, окружает людей. Пробирается между сидящими поближе к огню, слушает речи. Дерево, не дерево чернеет-исчезает туда, в сторону гор. Туда за перевал, в степь. Чокан не хочет в Китай, не хочет в высокие изнурительные горы. Он хочет домой. Хочет скакать на коне. Скакать на коне. Под звездами, под знакомыми созвездиями, они все пристальней вглядываются в него.

Он смотрит на Шолпон, смотрит на Шолпон. Последнее время близость с Шолпон не дает успокоения. Скорее наоборот, чувства обостряются: выходишь из юрты и видишь, что вся природа сделалась живой. Ветки-руки дерева тянутся, тянутся, не к тебе, но сквозь тебя, насквозь, навылет. Тебя-то нет, а они есть, они будут, они будут всегда, они встанут вместо тебя. Разум в них древесный, могучий, тянущий, тянущий. От того, что он видит, а вернее, от того, что творится с растениями, он сжимается, раненый своим несовершенством, своею беззащитностью, своим несоответствием травам, листьям, скалам. Своей нелепой отчужденностью от самого себя. Как будто меняется зрение. Он видит другое. Это другое пугает.