Никуда меня переводить не стали, не положено. Оказывается, лежу
я в офицерской палате, и не по рангу мне с нижними чинами вместе
лежать. А больше в госпитале болящих офицеров, увы, нет. Ничего,
недолго такое счастье продлится. Скоро первая Мировая начнётся и
здесь места свободного не найдёшь.
Выписали меня через две долгих и нудных недели, когда я уже на
стены лез от безделья. Даже физические нагрузки не спасали. Книг
мало, газеты всякую лабуду пишут, единственная от них польза, так
это смог удостовериться, что вполне могу читать текст со всеми
этими ятями и ерами. И прочей галиматьёй. И писать тоже,
оказывается, могу. Только для этого приходится сознание
притормаживать, отдаваться на волю наработанным этим телом
автоматическим движениям. Тогда вполне могу писать в духе и
соответствии этому времени. А стоит только хоть немного начать
вдумываться в то, что именно собираюсь изобразить на листе бумаги,
и всё — сплошное палево. Никто моих каракулей не разберёт. Если
просто удивятся, считай, мне сильно повезло. А если разберут? Так
потом не оправдаешься... Упекут в жёлтый дом с решётками на окнах и
белой одежде на голое тело. Так, что-то я не о том думаю.
Так вот, выписали, значит... Выдали отглаженный мундир,
начищенные до зеркального блеска сапоги, новенькую фуражку с чёрным
околышем. И на этом всё.
Распрощался с сестричками — ничего у меня особо такого ни с кем
из местного персонала не сложилось, да и не было пока на то ни
особого желания, ни здоровья. Лишь в последнее время появились
какие-то намётки, но уже банально не успел — покинул это
благословенное заведение. Ничего, всё ещё впереди. Наверстаю, было
бы желание.
Стою, на реку смотрю, любуюсь. И по сторонам не забываю
поглядывать, интересно же. Почти никого нет на улице, так, в
отдалении парочка барышень прогуливается, но слишком уж в
отдалении, не разобрать ничего. Одно понятно, что что-то розовое и
пышное. Здание госпиталя за спиной осталось. Зелено всё вокруг,
солнце пробиться через сочную густую липовую листву не может, лишь
светлыми пятнами просвечивает немножко, поэтому на аллее прохладно.
Свистнул извозчика и так это у меня лихо получилось, что я даже
удивился. В той жизни свистеть не особо выходило.
— Куда, Ваше благородие? — с передка наклонился извозчик, лихо
осадив лошадку и остановив пролётку прямо напротив меня.