Память услужливо показала быстро надвигающуюся в грохоте
сбрасывающего обороты мотора землю, стелющуюся под ветром зелёную
траву внизу, касание, и предатель-ветер налетевшим резким порывом
бросает лёгкий и неустойчивый самолёт вверх. Придерживающее
движение ручкой управления, и вот она земля. И снова налетевший
порыв ветра поднимает аэроплан в воздух. Скорости нет и аппарат
медленно заваливается на крыло, клюёт носом вниз и врезается в это
зелёное, стелющееся пологими волнами под ветром травяное море.
Треск ломающегося дерева, звон лопающихся расчалок, и летящая в
лицо земля. И сразу же поверх первого воспоминания накладывается
другая картинка. Вонь горелой проводки и пластика, пронзительный
вой сирены, заходящийся в тревожном предупреждении женский голос,
летящие в лицо огромные сосны, и крик бортинженера: — Прощайте,
мужики!
Ф-фух! Что это было? Со мной? Я лётчик? Был? Не помню ничего.
Как тяжко. А сейчас тогда я кто? Почему никак не могу открыть
глаза? Не знаю, чего больше испугался? Того, что вспомнилось, или
того, что вдруг и эти воспоминания пропадут, исчезнут. Замер. Нет,
никуда не пропали. А... Нет, уже и не вспомню ничего. Осталась лишь
горечь окончательной и бесповоротной потери кого-то очень мне
дорогого...
— Доктор, доктор! Скорее сюда! Он плачет!
Лёгкий скрип недостаточно хорошо смазанных дверных петель,
быстро приближающиеся торопливые шаги, пахнущая лекарствами тяжёлая
и мягкая рука на лбу...
И сразу же новая картинка перед глазами. Жёлтая двухэтажная
коробка госпиталя в разросшихся кустах цветущей сирени и река
внизу...
Я же чувствую всё это? И слышу? Почему же тело мне не
подчиняется? Почему я глаза открыть не могу? Даже язык не
слушается. И сильно устал от внезапных и непонятных вывертов
сознания.
— Ничего, Лидия Васильевна, ничего. В сознание не приходил?
— Нет, Викентий Иванович, не приходил.
— Странно. Давно должен был очнуться. Впрочем, голова орган
неизученный, что там в ней происходит, лишь одному богу известно.
Вот и будем на его милость уповать. То, что плачет, уже хорошо.
Хоть какая-то реакция появилась. А то лежит, прости господи, словно
полено бесчувственное. И позвоночник ведь у больного цел, а
рефлексов на раздражители нет. Странно. Первый раз с таким чудом
сталкиваюсь. Кости срослись быстро, раны зарубцевались. Ничего,
время лучший доктор. Организм молодой, глядишь, и оклемается
поручик. Да, Лидия Васильевна, голубушка, пока так и продолжаем его
искусственно поддерживать. А то когда он ешё в себя придёт и сможет
самостоятельно пить да есть...