— Вот, сами посмотрите, Викентий Иванович, видите? Говорю же,
очнулся наш больной, пришёл в себя, — зачастила сестрица, замирая
на пороге и вглядываясь в моё лицо, словно опасаясь, что обманулась
невольно в своих уверениях.
И что? Разок глянула и довольно, можно и не смотреть. Чёрт, ну
как она не понимает, что я стесняюсь своего вида, своей небритой
заросшей физиономии, своего беспомощного жалкого тела? Да ещё
припомнилось, как они за мной каждое утро убирали... Стыдоба
какая.
— Голубушка, вы мне пройти-то позволите?
Девушка даже не обратила внимания на слова доктора, так и
продолжала стоять на том же самом месте и восторженно смотреть.
Чему радуется?
Доктор между тем сообразил, что дорогу ему никто освобождать не
собирается, тяжко вздохнул и бочком, бочком протиснулся в палату. И
сразу же начал надо мной издеваться, сначала оттянул веки вниз,
осмотрел зачем-то глаза. Господи, мне и так тяжко, да ещё это
терпеть приходится. А потом и в рот заглянул. Нажал на подбородок,
и моя нижняя челюсть на грудь упала. Попросил язык показать,
кое-как выполнил просьбу-требование доктора. В довершение всего
пульс просчитал, ещё раз лоб потрогал и лёгкие прослушал, потом
блестящей штукой туда-сюда перед глазами поводил, довольно
похмыкал. Хорошо ещё, что не стал дальнейший осмотр проводить и
одеяло с меня стаскивать. Смущаюсь я своего грязного тела.
Я же в свою очередь тоже во все глаза рассматривал своих первых
гостей, стараясь впитать возможно больше информации и слушал тихий
разговор своих мучителей. И тихо охреневал.
Я такую одёжку только в кадрах старой кинохроники видел. Причём
дореволюционной, царской, которую периодически по разным
историческим каналам крутили. Чёрные лакированные носки туфель
выглядывают из-под длинной серой юбки, дальше ничего не понятно,
потому что всё остальное скрывает белый накрахмаленный фартук с тем
самым красным крестом на груди. И белая... Или белый головной убор.
И маленькая круглая брошь на воротничке с красным же крестиком на
белом фоне. Широкая с красным крестом и какими-то цифирками и
буковками белая же повязка на рукаве. Только потом перевёл взгляд
на лицо и ничего не увидел. Расплылось всё перед глазами, поехало в
сторону. Слёзы выступили от перенапряжения. И почему я начал осмотр
с ног?
Опустил веки, полежал немножко, дал отдохнуть глазам. Подождал,
пока пропадут разноцветные пятна и резь, прищурился, убедился, что
неприятные ощущения исчезли. И только потом посмотрел на доктора. И
почему-то на этот раз свой осмотр начал сверху, с лица. Столкнулся
с встречным заинтересованным, внимательным и изучающим взглядом,
отчего-то смутился.