Все в ней мне нравилось – и неправильная образная речь, и умные, внимательные глаза за круглыми очками, и походка боком, как у мудрой вороны.
Евдокия была для меня образцом поведения христианки в миру. Я видела, как она перебарывала свою страстную натуру даже в мелочах: заставляла себя отводить глаза, чтобы не любопытствовать (делала она это очень смешно), ни к каким разговорам не прислушивалась, замечаний никому не делала, во всем винила главным образом себя.
Вот только с соседями никак не могли наладить отношений мои пожилые подружки.
Я с высоты своей относительной молодости не поддерживала разговоров типа «а я сказала – а она сказала». Умница Евдокия прекратила говорить со мной на эту тему, а Валентину Александровну унять было нельзя.
С легкой руки Евдокии мы стали называть Валентину Александровну Пончиком – за ее всегдашние розовые щечки и миниатюрность (она в молодости обожала балет и мечтала стать балериной). Пончик присутствовала на всех торжественных собраниях в Семинарии, заседаниях, чтениях. Сидела в первых рядах.
Мы с Евдокией хитро переглядывались, когда наш Пончик неслась впереди церковного начальства в актовый зал или в столовую, чтобы занять лучшее место. Она плохо слышала, но знала все новости.
Валентина Александровна (в темном костюмчике и беретике) на хиротонии о. Софрония
Много лет спустя, просматривая как-то красочный журнал, посвященный дням празднования Тысячелетия Крещения Руси, я не удивилась, увидев на фотографии на первом плане Валентину Александровну, а за ней митрополитов и прочее начальство.
Семинаристы называли ее «радисткой Кэт», так как слуховой аппарат, который она включала во время службы, пикал, свистел и постукивал. Прическа ее была по моде 30-х годов: короткая стрижка на косой пробор с непременным фестончиком. Платков она никогда не надевала, только беретики и шляпки.
Евдокия грамотой не владела – читала по складам, и писать совсем не умела. Она пела в любительском хоре смешным тоненьким голоском.
– Господь дал мне голос, чтобы я Его славила. А как сегодня Инахфан пел. А! Чистый соловейчик!
Мы вместе восхищались музыкальным дарованием регента иеромонаха Ионафана. При исполнении «Покаяния отверзи ми двери…» Веделя он держал длиннющую паузу, которая «звучала», как натянутая струна. И после паузы хор издавал многоголосый стон… Такого исполнения «Покаяния…» я больше никогда не слышала.