– Все хорошо, Мара, т-с-с, – словно программирует меня своими словами. – В выходные Машу сводим в зоопарк.
– Нет, – трясу головой, пытаясь отодвинуться. – Нет, не надо. Не надо, Олеж, отпусти меня. Не могу…
— Не пущу, – вжимает меня поясницей в столешницу до боли. – У тебя истерика и тебе нужно успокоиться. Ты моя жена, и этого не изменит даже табун шлюх.
– Я прошу тебя, – наконец, поток слез прорывается в полную силу. Всхлипы, судорожное дыхание вырывается из груди. – Только пусти. Не надо трогать. Не надо… Я успокоюсь, только пусти. Пожалуйста, не надо трогать меня.
– Ты моя жена, – жестко чеканит слова и встряхивает меня, как бескостную шлюху. – Я буду делать с тобой, что пожелаю, потому что обеспечиваю всю твою идеальную жизнь. Забыла? И за все это мне уж можно простить маленькую слабость?
Я не понимаю, о чем он говорит? О деньгах? О чем? У нас же дочь. Неужели это ничего не значит? Как можно… в нашей квартире, в нашей кровати… Здесь же живет наша дочь.
– Не говори так, – пытаюсь вырваться, дергаю руки, отклоняюсь назад. – Не говори так! Моя идеальная жизнь заключалась в тебе и в Марусе. В тебе… Боже мой… Боже мой…
– И я у тебя есть, – еще сильнее сдавливает меня в своих руках. – Так что не веди себя как последняя истеричка. Ты же желаешь добра нашей дочке, да, Мара? Ты же не хочешь, чтобы она переживала наш развод, чтобы я стал ее воскресным папой? – пальцем вытирает слезы с моих щек. – Ты же умница у меня. Ей не надо видеть и твоих истерик тоже. Ничего страшного ведь не произошло.
– Не трожь, не трожь, – толкаю его в грудь ладонями. – Не хочу видеть тебя, не могу. Не могу говорить. Потом, все потом. Не могу…
– Сейчас! – рычит он мне в лицо. – Я никому не позволю говорить с собой в таком ключе и таким тоном, и тем более тебе. Хочешь послушать, что будет в случае нашего развода?
Развод, конечно, это выход. Потому что я не представляю, как жить дальше. Все рухнуло. Упало мне на голову, и как выбраться, – непонятно.
– Не хочу, – отталкиваю его. – Не хочу слушать, Олег, пожалуйста.
Ловит мои запястья и прижимает их к ребру столешницы, буквально вдавливается в меня своим телом.
– Раз ты не хочешь, – прижимается губами к моей шее, засасывает кожу в рот до боли, – то я хочу, чтоб ты доказала мне, что простила, что любишь… Хочу тебя, Мара.