– Господи, – горько сказал Валерка. – Как живем! Жили бы как люди, давно бы уже сгоняли к метро за пивом. Вот слушай, говорю тебе, через три года здесь будет бар с выбором разных напитков. Я тебе обещаю.
Я кивал, слушая пустые слова.
Валерка успел на год быстрее. И теперь мы танцевали в его барчике.
Наш с Любой роман начался у причалившего ночью катера на прекрасном Золотом озере, продолжился в тайге, на крохотном высокогорном озерке Чири, где московские профессора ловили стеклянными трубочками крохотных пауков, потом снова Золотое озеро, а потом ей пришлось ехать домой – она задержалась уже на две недели против обещанного родителям. Я сел на весла и отвез ее на другой берег залива, куда в тот день заходил катер. Простились сдержанно.
Просто туристка, думал я, отдохнула, развлеклась – и домой. Маарка Алдашев рассказывал – однажды провел ночь с очередной туристкой. Как светло стало, она заплакала, говорит: «Какой же ты страшный!» Плачет и гладит его по голове.
Просто лесник, думала Люба, разведенный, на восемь лет старше. Развлекся с туристкой – и опять в свой лес. Наташа про таких рассказывала.
Потом я пил в барчике у Валерки Вагина, сломал ему какую-то бетонную лавочку, хотел играть в бадминтон, украл калоши старой бабушки-алтайки, а потом Серега увел меня в тайгу. Нужно было забрать лошадей и оружие с дальнего кордона, где мы работали до этого и откуда перебрались на Золотое озеро.
В тайге было спокойно.
На седьмом километре подъема небольшой кабан с перепугу вылез на тропу передо мной. Его братья и сестры побежали вниз по склону, а он растерялся и, жмуря глаза, стал пробираться через высокую траву, пока почти не уперся мордой в меня. Я тронул его стволом карабина в лоб. Тогда он отпрыгнул и бросился догонять своих.
В Сурьязы за ручьем на тропу, сгорбившись, выскочила росомаха.
На Чульче встретился большой черный медведь. Мы стояли на правом берегу, он – на левом, и между нами была белая вода, бегущая со страшной скоростью. Еще был страшный шум от воды, кричать было бесполезно, поэтому Серега молча показывал медведю разные неприличные знаки, выворачивал из земли большие камни и потрясал ими. Я Серегу ни разу таким не видел – разошелся, покраснел, кинул на землю шапку. Медведь стыдливо отводил глаза, как собака, потом, оглядываясь, пошел от берега, его шерсть красиво лоснилась, жир на боках перекатывался. Мы отлили оба там же, на берегу, провожая зверя глазами, пометили, так сказать, территорию. Затем пошли дальше.