Личный секретарь Жозефины пишет миниатюристу Жану Герену:
«Байонна, 7 июня 1808 года.
Только что получил я, милостивый государь, те два портрета, о прибытии которых вы извещали меня письмом вашим от 29-го числа прошлого месяца. Я поспешил представить их императрице, которая поручила мне передать вам следующие замечания, а именно:
1) волосы чересчур черны;
2) яблочки щек и окружность носа требуют некоторой отделки;
3) нужно также поправить челюсть, которая выглядит слишком толстой и которой вообще желательно бы придать больше изящности;
4) воротник слишком высок, и верхняя губа, особенно по бокам, должна быть сокращена.
Таковы маленькие изменения, оказавшиеся необходимыми для достижения полного сходства.
Прическа и наряд никаких поправок не требуют.
Ее величество императрица желает, чтобы вы сделали ей с этого портрета копию чрезвычайно малых размеров, как бы для кольца.
Имею честь быть вашим покорнейшим и смиреннейшим слугой,
Ж.М.Дешан».
Вернемся к вопросу, оставшемуся без ответа. За что Бонапарт полюбил Жозефину?
Она не имела связей, не отличалась умом, не была безупречной красавицей…
Бонапарт полюбил Жозефину, потому что полюбил. И этим объясняется всё.
Для Бонапарта она – сначала и потом, увядшая, с преждевременными морщинами – являлась олицетворением любовного идеала, истинной эссенцией женского сладострастия.
«Хотя она и потеряла всю свою свежесть, она нашла средство нравиться ему, а ведь хорошо известно, что в любви вопрос “почему?” является излишним, любят, потому что любят». Чье же перо подписалось под этим неоспоримым выводом? Перо Мармона! Разве не для того это случилось, чтобы доказать: иногда ненависть отлично умеет отдавать должное справедливости.
* * *
А что же Бонапарт?
Мармон сообщает нам, какой нежностью окружает он воспоминания о Жозефине. «Он думал о жене не переставая, желал ее, ждал ее с нетерпением… Никогда любовь более чистая, более истинная, более исключительная не владела сердцем мужчины».
Бонапарт никогда не будет отрицать этого. А фразу «Стоило только моей жене пожелать что-либо, чтобы я сделал обратное» с полным правом следует считать милой шуткой, шаловливой стрелой, направленной в Жозефину, находившуюся тогда, по словам Редерера, «довольно близко, чтоб услыхать эти слова».
Бонапарт лучше других может рассказать о своей любви. Взгляните на письма из первого итальянского похода, написанные вскоре после свадьбы, когда еще, как выражается де Сегюр, «любовь Бонапарта к Жозефине была для него стимулом славы», и сообразите, сколь высоким и бешеным пламенем горела в нем эта страсть.